Лора Бекитт - Роза на алтаре
– Прости, – на сей раз она говорила с неподдельным сочувствием. – Это как-то связано с той поездкой?
– Нет. Просто… так получилось.
Женщина не знала, что ему сказать (сейчас он казался ей таким чужим!), и поспешила к сестре.
Шарлотта лежала в затемненной спальне, по грудь укрытая одеялом. Элиана сразу заметила восковую бледность ее кожи, запавшие глаза, в которых уже виделся отсвет чего-то потустороннего. На мгновение женщине показалось, что от привычного облика сестры остались лишь какие-то контуры: белое лицо на белоснежной подушке, светлые волосы в обрамлении белого чепца.
Когда Элиана вошла в комнату, взгляд Шарлотты ожил. Она прошептала:
– Ты пришла! Садись. Я хочу поговорить с тобою, прежде чем умру.
– Дорогая! – Элиана бросилась к ней. – Пожалуйста, не произноси таких слов!
– Нет, ты должна меня выслушать, – перебила Шарлотта с той долей упрямства, какую еще позволяли проявить уходящие силы. – Это важно.
Элиана присела на край постели.
– Как же так? – тихо спросила она. – Что с тобою случилось?
Уголки губ Шарлотты приподнялись, и Элиана увидела нечто вроде торжествующей улыбки.
– Я не стану рассказывать. Скажу только, что считала, будто ты творишь глупости, но наибольшую глупость совершила сама. У меня – тайный роман! Кто бы мог подумать!
– А Поль? Он… знает?
– Конечно, ему известно, что это не его ребенок. Но он готов помочь мне… как друг. Никто не узнает правды. – Она перевела дыхание и продолжила: – Я позвала тебя затем, чтобы попросить позаботиться о моей дочери. – Шарлотта недоверчиво улыбнулась собственным словам. – «Моя дочь» – как странно это звучит! Возьми ее к себе!
Элиана вздрогнула.
– Я?
– Да. Я хочу, чтобы девочка воспитывалась в семье, чтобы ее любили.
Элиана опустила голову.
– Помню, ты говорила, что я плохая мать.
Шарлотта усмехнулась.
– Я не знаю, какая ты мать, но мне известно, что ты умеешь любить. Я же всегда завидовала тебе! Не твоему успеху у мужчин, нет! Я никогда не испытывала таких глубоких и сильных чувств, как ты. Я имею в виду именно светлые чувства: сострадание, любовь. Помнишь, ты сообщила мне о смерти наших родителей? Это перевернуло тебе душу, а я… я ощутила лишь легкое сожаление. Я умела притворяться перед другими, но ведь себя не обманешь! Я призналась тебе, что смеялась над окружающими людьми, но не понимала одного, самого главного: можно возвыситься и посмеяться над кем угодно, только не над своей собственной судьбой. Ты всегда была права, Элиана, потому что всю жизнь шла дорогой любви. Скажи, ты сможешь меня простить?
Элиана смахнула слезу и погладила сестру по исхудавшей руке.
– Я не сержусь, Шарлотта, честное слово, нет! Шарлотта улыбнулась. Ее кожа казалась прозрачной, а глаза были распахнуты навстречу чему-то неведомому земным существам. И одновременно в ее облике появилась женственная мягкость, какой никогда не было раньше.
– Ты счастлива, – сказала она, – счастливые люди легко прощают других.
– А ты? Ты стала счастливой хоть ненадолго?
Элиана услышала легкий вздох, похожий на шорох листьев в осеннем парке.
– Я попыталась. Но было слишком поздно. Так ты возьмешь мою девочку?
– Конечно. Как мне ее назвать?
– Каким-нибудь красивым именем! Ты сама решишь, рассказывать ей обо мне или нет, когда она подрастет. И еще я хочу попросить тебя: иногда навещай Поля! Возможно, ему будет тяжело одному.
– Разумеется. Я обещаю тебе.
– Элиана! – Шарлотта помедлила. – Особняк наших родителей в Маре… Мы смогли его выкупить. Переезжай туда. Отныне он принадлежит тебе и твоим детям.
Элиана закрыла глаза. Родительский особняк – оплот воспоминаний, обиталище странной, будто разлитой в атмосфере грусти, приют едва различимых, похожих на вздохи звуков и загадочных полутеней. Наверное, время в этом доме течет по-особому, там нет настоящего, зато прошлое не сходит со сцены; его присутствие чувствуется во всем: по комнатам скользят тени ушедших жизней, под потолком раздаются звуки произнесенных когда-то слов, и даже свет кажется необычным – обманчивым, приглушенным, исходящим из невидимого глазу источника. Реальность покинула эти стены, в них навек воцарились сны.
Но возможно, дом оживет, когда в нем зазвучат голоса детей! Ведь, так или иначе, жизнь продолжается.
Элиана еще немного поговорила с Шарлоттой и вышла, уступив место Максимилиану. Шарлотта хотела сказать нечто важное и ему.
Он осторожно переступил порог комнаты и встретил угасший взгляд женщины.
– Мне очень жаль, Шарлотта, – вымолвил он, не зная, что еще сказать.
– Сейчас не время для сожалений, Максимилиан! – Ее голос изменился, стал надтреснутым и тонким. – Признайтесь, вы удивлены тем, что я вас позвала?
– Нет. Ведь мы неплохо знаем друг друга.
Шарлотта сделала паузу, а затем произнесла с оттенком прежней насмешливости:
– Надеюсь, что так. А теперь обещайте мне не говорить Элиане о том, что я вам сейчас сообщу, по крайней мере, пока.
Максимилиан кивнул.
– Обещаю.
Шарлотта собралась с силами.
– Вам наверняка известно, что у Элианы трое детей? Так вот: второй ребенок, Адель, – ваша дочь.
Максимилиан молчал, затаив дыхание.
– Вам достаточно выяснить дату ее рождения или просто взглянуть на нее! Она не похожа на детей Бернара Флери, она похожа… на вас! Элиана сама призналась мне во всем, только мне и больше никому. Надеюсь, вы не думаете, что я стану лгать на смертном одре? Если хотите, я поклянусь на Библии.
– Нет, – негромко ответил Максимилиан, и женщине почудилось, будто она слышит стук его сердца. – Я вам верю.
– Элиана не хотела вам говорить, она думала, что вы ее разлюбили. Но ведь вы никогда ее не разлюбите, да? А еще я вам расскажу о вашей жене Софи. О Максимилиан! – она рассмеялась, и он заметил, что ее губы посинели. – Ради вас женщины готовы вогнать свою душу в ад! Впрочем, что такое душа? Говоря о ней, мы всегда представляем нечто воздушное, красивое. Если б мы могли узреть воочию все раны и шрамы, червоточины, которые оставляют на ней пороки, жизнь и судьба!
…Меньше чем через час она впала в сон и к полудню рассталась с жизнью.
Максимилиан произнес слова соболезнования, пообещал посодействовать в устройстве похорон и, извинившись, покинул дом – ему пора было ехать на службу. Он имел совершенно отсутствующий вид и казался погруженным в какие-то тяжкие думы.
Поль сидел в гостиной рядом с Элианой, сгорбившись и сжав голову руками, и по его белому лицу скользили тени от бегущих по оконным стеклам дождевых струй.
– У нее был такой уравновешенный характер. Она никогда ни на что не жаловалась, и я думал, она довольна своей жизнью.
