Лариса Черногорец - Не любите меня! Господа!
— Барыня. — Он дотронулся до руки Юлии. Та, никак не реагируя, продолжала смотреть в потолок. — Барыня, как хорошо, что все закончилось…и вам больше не больно. У меня сердце кровью обливалось, когда вы страдали. Вы меня слышите, барыня. — Юлия по-прежнему не реагировала, — Барыня, очнитесь, ну не вынесу я, если что с вами случится, ну пожалуйста, я так вас люблю…
Скрип двери заставил Кольку обернуться. Микитична стояла, покачивая неодобрительно головой:
— Ты не говори ей сейчас этого! Ей и без того худо, а тут твои признанья. И выбрось это из головы своей глупой. Тебе и восемнадцати нет, а ей поди лет двадцать пять, да и барыня она, а ты… Эх…Туда же!
Колька заморгал, вытер рукавом сбежавшую слезу и вышел из палаты.
Спустя неделю поезд вез Юлию, Деменева и Кольку в Екатеринодар. Деменев решил не отправлять спасителя своей дочери обратно в Тюмень, и взгляду Кольки представали новые земли и невиданные дали, которые были для него настоящим чудом. Останки Михаила были найдены с великим трудом, хотя две снаряжённые поисковые группы, состоявшие из мужиков окрестных деревень, добросовестно прочесывали лес вдоль и поперек целую неделю, и были отправлены его родителям в Елец. Следователь записал смерть от несчастного случая. Четверо провожатых, нанятых за большие деньги, записались доставить до места скорбный груз. Сказать об этом дочери сейчас было нельзя. Всё это угнетало Деменева, но хуже всего было видеть безучастное окаменевшее лицо Юлии, которая позволяла одевать себя и причесывать, послушно ела, когда её кормили с ложки, и не говорила ни слова, равнодушно наблюдая проносящиеся мимо пейзажи, и по-прежнему не реагируя на обращения к себе, как впрочем, и на всё происходящее.
Деменев надеялся, что дома что-нибудь заставит оттаять это маленькое разбитое сердечко, и хохотушка, озорница Юленька вновь вернется.
Зимний Екатеринодар встречал их ласковым, теплым не по-зимнему ветерком, гудками и шумом вокзала и пестрой толпой цыган на перроне. Вокруг носились мальчишки-продавцы газет, на привокзальной площади расположились торговки семечками и баранками. Они с удивлением наблюдали картину, как здоровенный носильщик нес на руках к карете Юлию, а Колька сзади толкал тележку с багажом. Деменев открыл дверцу кареты и усадил дочь поудобней.
— Эх, Юленька моя, Юленька, а я ведь даже и не знаю что сказать-то тебе, чтоб хоть немного полегчало. Самому погано.
Карета тронулась, и за окном замелькали привокзальные, узкие улочки с красивыми двух- и трехэтажными домами.
— Ну, ничего, ничего, милая, сейчас домой вернемся. Маменька тебя быстро на ноги поставит. Ты потерпи, потерпи моя детка, душа — она тоже со временем заживает. Вот придет весна и все оживет. И ты тоже оживешь.
Карета подъехала к дому Деменевых. Прислуга высыпала на порог. Любопытные служанки из соседнего генерал-губернаторского особняка подглядывали сквозь ограду, густо увитую вечнозеленым плющом, который в связи с зимним временем хоть и был покрыт листьями, но настолько редкими, что разглядеть, как следует, можно было все что угодно.
Деменев внес Юлию в дом и отдал распоряжение пристроить Кольку. Следующие несколько часов маменька отец и прислуга пытались расшевелить её, как-то порадовать и угодить. Все было тщетно. Вечером нянька Марья, как в детстве, уложила её в кровать и сама уселась рядом в кресло.
— Буду с тобой тут всю ночь куковать, соскучилась по тебе, моя птичка, по голоску твоему, по смеху, с тех пор как ты сбежала тогда — здесь было словно в склепе. Тихо, холодно. Матушка твоя с отцом все в поместье в Отрадной, а я тут одна…
Юлия слушала негромкое бормотание няньки, и смысл этих слов потихоньку проникал в её сознание. Она была дома, в своей кровати, ужас последних дней был позади. Она почувствовала себя в безопасности, и ей стало хорошо и легко как в детстве. Впервые за последние две недели она заснула настоящим, крепким естественным сном, не вызванным ни лекарствами, ни муками усталости и боли.
* * *Сон рисовал знакомые картины: особняк Истоминых, освещенный огнями, бальная зала, заполненная гостями, светло-розовое платье, сшитое по последней моде из самого дорого шелка. Она глядится в зеркало, платье так идет ей. Андрей должен приехать с минуты на минуту. Она так ждала его, каждый день отправляя по два-три письма, вот правда ответа не получала ни разу, ну да ничего, она уж сделает ему разнос. Только бы он не опоздал. Он увидит её и не сможет устоять. Их ночь перед его отъездом была так свежа в памяти. Вдруг под локоть её взяла чья-то рука.
— Юлия Григорьевна, у меня к вам разговор.
Юлия обернулась. Отец Натали, мило улыбаясь, приглашал её пройти с ним. Не понимая, зачем она это делает, словно загипнотизированная, Юлия шла за ним из комнаты в комнату. Перед кладовым помещением отец Натали остановился.
— Юлия Григорьевна. Я ничего не имею лично против вас, но ситуация складывается таким образом, что моя дочь на грани жизни и смерти.
— Я не понимаю, но причем здесь я…
— Погодите, выслушайте меня до конца. Моя дочь-это все, что у меня есть. Ради её счастья я не пожалею ни сил ни здоровья ни денег. Она в глубокой депрессии. Мы буквально вытащили её из петли. Она с детства без памяти любит Андрея Истомина. Сегодня ваши родители должны объявить о вашей помолвке. Этого не должно произойти…
— Довольно я вас слушала. Я понимаю отчаянье влюбленной девушки, но от вас, взрослого умного человека я не ждала таких вещей. Мой ответ «Нет».
— Вы не дослушали меня до конца. Натали уверила меня, что своею жизнью вы не дорожите, да и воевать с вашим папенькой у меня средств не достанет. Вот только захотите ли вы своего счастья такой ценою? — он распахнул дверь кладовой. В нижнем ящике старого шкафа лежала пачка листовок. Он вытянул верхнюю и протянул Юлии. Она читала, и вся безысходность сложившейся ситуации мертвыми клещами сковывала ей сердце. Листовка, содержащая текст, призывающий к свержению монархии, была подписана Андреем Истоминым, сыном генерал-губернатора. Отец Натали выдержал паузу и многозначительно кивнул:
— Как вы понимаете — это только демонстрационный материал. В доме служат доверенные мне люди. Таких упаковок в разных местах особняка еще почитай десяток найдется. Даже обыск по всему дому не поможет их обнаружить, но… если мне это будет нужно, вы же понимаете последствия…
— Какая подлость! Как вы можете…
— Поверьте, когда у вас будет своё дитя, вы тоже будете способны на все ради него. В доме полно полиции. Следить за вами будут неотступно. Если попытаетесь как-то изменить ситуацию — в доме тут же будет обнаружено некоторое количество таких листовок, и прямо с праздника Истомин отправится в тюрьму. Его отец потеряет свою должность. Вы знаете, что у нас бывает с государевыми преступниками. В общем, выбор за вами, а чтобы вам его облегчить — вот вам якобы ваш новый кавалер:
