АНДРЕЙ ВАЛЕРЬЕВ - ФОРПОСТ – 4
'Остальных ребят из дружины? Нет, пожалуй… Виталика?'
Приказчик Кузнецова развернулся широко. Даже, пожалуй, слишком широко. Виталик чётко понимал, что существуют вещи, куда совать свой нос – себе дороже. Например, власть, деньги и армия. Он и не совал. Зато во всём остальном бывший зек здорово приподнялся. Тихой сапой он подгрёб под себя добычу и переработку саксаула, завел при гостинице собственный ресторанчик, дав отступных Лужину и перевезя с хутора повара-японца с семьёй, и строил обширные планы на внешнюю торговлю. Хотя Маляренко не верил в то, что Виталик будет честным торговцем, кипучая энергия бывшего зека ему импонировала. Живя среди людей, не имевших тюремного прошлого, мужчина понемногу 'обтесался' – во всяком случае, от него уже не шарахались. Да и русский язык он тоже начал вспоминать.
'Да. Виталик. Посмотрю, сможет ли Ермолаев его под себя подмять. Да и поучиться Виталику стоит, если он в море собрался'
В этот момент зек, сидевший в обнимку с красавицей женой, хищно оскалился на одного из канадцев, заговорившим с его Надей по-английски.
'Волчара. 'Торговать'… Ну-ну, ну-ну… пират натуральный, одна штука'
Оставалось подобрать в экипаж ещё четверых. Пара кандидатов у Вани имелась – один из звонарёвских опричников и хуторянин из-под Бахчисарая.
'Мужики надёжные, не подведут. Ещё двое… найду'
– Шеф, вот мы тут спорим – можно 'Мечту' лодкой называть или нет?
Игорёк отодвинул, собравшегося было что-то вякнуть Франца и вопросительно уставился на Ивана.
'Лодкой?'
Маляренко взъерошил затылок.
– Ну…
– Это ЯХТА!
Дружный хор возмущённых женщин сразу расставил всё по своим местам. Ермолаев ойкнул, покраснел и быстро отвернулся – обе хозяйки, загоравшие где-то на верхней палубе, чересчур увлеклись спором и донесли свою мысль мужчинам на палубе, стоя у перил.
'Грм… хулиганки!'
Франц оказался покрепче лейтенанта и на присутствующих здесь дам внимания обратил умеренно.
– Я вот думаю, что это всё ж таки не яхта, шеф. – Спокойно продолжил немец. – Думаю, это можно назвать большой лодкой. Яхта, я так думаю, крупнее должна быть.
Иван подумал и кивнул.
– Может быть. А может и нет. Да какая, блин разница! Ты смотри, как идёт!
'Мечта' действительно скользила по воде куда быстрее 'Беды'. Герд не соврал, заявив, что он построит лодку не только больше, но ещё и быстрее. На одном Стерлинге оба кораблика шли примерно с одинаковой скоростью – километров восемь – девять в час, а при помощи тех парусов, что Иван привёз из Новограда, яхта бежала ещё быстрей. Пока рекорд скорости, при средней загрузке трюма, был равен восемнадцати километрам в час. Измеряли скорость очень просто – на ближайшем к затону ровном пляже отмерили ровно один километр, поставив метки из вязанок камыша, разогнались и засекли время.
Этот отрезок, при не очень сильном попутном ветре 'Мечта' прошла всего за три минуты. С копейками. Герд ругался, плевался и жаловался на жизнь. По его мнению, этот результат был настоящим позорищем. Стыдуха, одним словом, и если бы его сейчас видели коллеги из прошлой жизни, то он, ГеертХелмерс, безусловно, застрелился от стыда.
Или сгорел.
Иван согласно и сочувственно качал головой, делал скорбное лицо и утешающее похлопывал бельгийца по плечу. Но всё равно, несмотря на жалобы, было видно, что тот доволен. Кораблик получился на славу. Да и сам Ваня прилагал титанические усилия, чтобы рот сам собой не разъехался до ушей от счастья.
'Это. Мой. Корабль! А!'
– Босс. Эти паруса не годятся.
– А?
Ваня вернулся с небес на палубу. Под конец первого выхода в море Заказчика, бельгиец не на шутку разволновался – он ожидал, что его детище будет гораздо резвее.
– Почему?
– Они… МАЛЕНЬКИЕ! Они для такой лодки, как 'Беда'.
Ваня посмотрел на мачту – действительно коротковата. Маляренко ни черта не понимал в парусных судах, но нутром чуял – эта красавица должна нести на себе, как минимум, вдвое большие по площади паруса.
Длинное лицо Герда покраснело и пошло пятнами, он прижал руки к груди и попытался сказать ещё что-то окружившим его людям. Вокруг него, на главной палубе яхты толпилось два десятка человек, приглашённых Хозяином. Вся верхушка Севастополя, Юреьво и Бахчисарая. Народ уже и не пытался слушать корявые оправдания корабела и откровенно скалил зубы. Чувствуя, как его лицо растянулось в глупейшей улыбке, Иван не выдержал и заорал.
– Да пошёл ты! Ребята, качай его!
Мужики восторженно заорали, подхватили и запулили счастливо захохотавшего Герда высоко в небо.
В итоге бельгийца уронили за борт, а Заказчик принял Изделие с оценкой 'отлично'.
– Ермолаев, разворачивай. Идём домой.
Первый выход, продолжавшийся весь световой день, всех изрядно утомил. И новую команду, и гостей – пассажиров, и даже самого хозяина. Единственными, кто прекрасно перенёс морской вояж, были дети. Анечка и Ванюша выспались в личной каюте отца и теперь вместе с мамами сидели на верхней палубе и наслаждались видами на берег. Впрочем, разумеется, наслаждались их мамы и отец. Шезлонги, на которых женщины провели этот первый, по-настоящему жаркий день, были отодвинуты в сторону, а на крыше надстройки, которая и была, собственно верхней палубой, были расстелены одеяла. Иван лежал, положив голову на упругое бедро Манюни, на его животе сидела дочь, а под боком спал сын. Таня, тихо постукивая ложечкой, размешивала морс, а Маша перебирала своими восхитительными пальчиками волосы мужа.
'Как хорошо…'
Пассажиры рассосались, кто-куда и на кораблике воцарилось затишье. Часть гостей, после небольшой, но очень душевной пьянки, уползла в трюм и залегла на койки экипажа, часть осела в рубке возле рулевого и вела тихую и неспешную беседу. Солнце стало уходить за горизонт и окрасило всё вокруг золотым и оранжевым.
'Как красиво…'
Иван посмотрел на безмятежно улыбающуюся жену и вдруг ясно, отчётливо, с тоской понял, что ЭТО происходит в последний раз и больше ЭТО не повторится.
Никогда.
Маляренко понял, что он ПРОЩАЕТСЯ.
– Любимый, что?
Маша встрепенулась и внимательно посмотрела на мужа. Ваня через силу улыбнулся.
– Ничего.
И закрыл глаза.
'Ну вот и всё'
Глава 5.
– МамТань, ну скажите хоть вы, пожалуйста. МамМаш. Скажите ему, а. Я умоляю вас.
Зареванная, с красным опухшим носом, 'племяшка' стояла на коленях перед сидевшими с каменными лицами хозяйками. Шестнадцатилетняя женщина, одной рукой прижимая к груди орущего малыша, а второй держась за вновь выпирающий живот, подползла к Марии Сергеевне и попыталась поцеловать ей руку.
