АНДРЕЙ ВАЛЕРЬЕВ - ФОРПОСТ – 4
На дворе стоял январь – было холодно и мокро, дел особых не было и Иван, скоренько посовещавшись с будущими невестами, царственно задрал бровь и милостиво соизволил.
– Засылайте сватов.
– …?
– У кентов своих спросите. Валите отсюда!
То, что оба сына Геерта всё свободное время ошиваются у Горлового форта среди солдат из дружины, Иван прекрасно знал. И точно, на следующий день к дому Маляренко притопала целая делегация во главе с лейтенантом Ермолаевым. Позади вырядившихся сватов торчала большущая толпа – развлечений зимой в посёлке было маловато.
Всё прошло весело, с шутками-прибаутками и дружным смехом. Люди соскучились по веселью и небольшая скромная церемония сватовства как-то случайно, сама собой, переросла в народные гулянья, застолье и последующее тяжёлое похмелье.
– Осенью, девочки.
– Дядя Ваня! Какая осень?! Январь за окном!
– Мммм… да не орите вы так…
Дядя Ваня осторожно положил трещавшую по всем швам голову на подушку.
– МамТань скажите ему…
Таня успокаивающе кивнула расстроенным невестам и выпроводила их из спальни.
– Ваня…
Услыхав в голосе обычно очень тихой Танюши знакомые интонации из репертуара Марии Сергеевны, Иван только махнул рукой.
– Ладно. Через неделю.
Давши слово – крепись. Когда-то давно Маляренко пообещал своим племяшкам по дому на свадьбу.
Пришлось поскрести по сусекам и заказать бригаде Семёныча пару небольших двухкомнатных домиков.
И, в-третьих, Вил Маршалл, наконец, опробовал в деле свои 'изобретения'. Выглядели первые самодельные радиостанции весьма забавно – специально для них были сделаны большие деревянные ящики, в которых канадец и смонтировал всю начинку. Маляренко сначала думал, что всё будет, как на заре радиодела – внешне лакированная деревянная коробка аппарата очень этому способствовала. Точка-тире. Точка-тире. Тут – Маркони. Там – Попов. А между ними американец Морзе.
Ничего подобного! Радиостанции хоть и были просты внутренне и неказисты внешне, имели в комплекте по обычной телефонной трубке. Когда-то давно, эти трубки служили для внутренних переговоров экипажа и стюардесс, а потом были заботливо срезаны вместе с проводами бригадой мародёров под руководством бывшего пилота.
Ненастным мартовским утром сияющий, словно новобрачный, Вил погрузил один ящик на тележку к Толику и отчалил в Юрьево, договорившись, чтобы понапрасну не тратить энергию, устроить сеанс ровно в восемь утра.
Сначала всё шло как в том анекдоте про советскую телефонную связь и иностранца
'- Саратов, Саратов!
– Что это он делает?
– Пытается с Саратовом поговорить.
– А далеко это?
– Семьсот километров.
– А по телефону нельзя?'
Ваня честно, ровно в восемь, щёлкнул тумблером и повернул ручку реостата на цифру один. Шкала, пририсованная от руки, была довольно кривой, но читалась чётко. Внутри ящика что-то засвистело, а на лицевой поверхности зажёгся маленький зелёный сигнал.
– Ай, шайтан!
Семёныч решил пошутить, но его быстро зашикали. Мужики затаив дыхание, слушали эфир.
– Дуб, дуб. Я берёза.
– Дуб, дуб. Я берёза.
Через десять минут игры в связиста Маляренко забодался окончательно и, уже с матом, заорал.
– Да дуб, твою…, тебя… я и… тоже… и…!
Завхоз, Франц и бойцы во главе со Степановым заржали в полный голос.
– Шеф, а по телефону нельзя? А то тебя скоро и так там услышат.
– Юмористы…
Маляренко угрюмо повернул реостат на цифру два и (о чудо!) услышал безнадёжно-унылый голос канадца.
– Я дуб. Calling берьоза.
Дальше был крик души.
– Вил! Твою дивизию! Почему канал второй, а?!
За следующую неделю ослики Лом-Али свозили радио в гостиницу и в Бахчисарай. Оба сеанса прошли успешно.
Так в Крыму появилась своя радиосвязь.
Эхолот сперва опробовали, установив его на 'Беду'. Работала эта штука по принципу автомобильного парктроника и Иван сильно подозревал, что на изготовление этого приборчика именно электроника от Димкиной 'Цефиры' и пошла. Впрочем, работал прибор как надо. На глубины свыше десяти метров он вообще никак не реагировал, но стоило дну приблизиться, как немедленно начинала капать на мозги пищалка. При глубине в три метра мерное попискивание превращалось в истошный вой, порядком действующий на нервы. Все испытатели морщились от звука, как от зубной боли, но не могли не признать, что этот гаджет 'дюже полезный и зело нужный'. Иван уверился в том, что прибор работает и велел его монтировать на 'Мечте'.
До первого выхода в море на новом корабле, намеченном на первое апреля, оставалось ещё две недели.
'Франц? Точно да. Олег? Вряд ли. Ему за порядком смотреть. Ермолаев – да. Кто ещё?'
Маляренко сидел за столом в лодочном сарае, накрытом по случаю двойной свадьбы, смеялся, говорил какие-то здравицы, с кем-то чокался, о чём-то разговаривал с Машей и с Семёнычем, но мысленно он был на 'Мечте'. В будущем походе.
За ближайшие два месяца, апрель и май, нужно было хоть немного подготовить экипаж, попутно решив массу дел. В планах Ивана было решение вопросов с Новоградом, поход за электронной начинкой самолётов на северном берегу, да и к Сергею сходить стоило – обговорить что да как. В большой поход вокруг всей Европы Маляренко намеревался выйти в начале лета, решив, что четырёх-пяти месяцев будет вполне достаточно, чтобы сбегать туда и обратно.
'Герд?'
Ванин взгляд на секунду зацепился на безмерно счастливом бельгийце, обнимающим свою супругу.
'Нет. На эти два месяца с нами – будет учить работать с парусами, а там… пусть здесь остаётся. Мало ли…'
Была у Ивана мыслишка заказать ещё одну, точно такую же лодку, как 'Мечта'. Хотя лодку он ещё в море не опробовал, была у хозяина Севастополя уверенность, что кораблик его устроит на все сто процентов. Герд с сыновьями и с Семёнычем, в преддверии передачи судна клиенту, лихорадочно доделывал последние дела по отделке трюмного кубрика для экипажа. Кубрик, рассчитанный на восемь человек, позволял разместиться морякам с полным комфортом, а не ютиться друг у друга на голове, как это было на 'Беде'. Самолётные иллюминаторы, врезанные в палубу давали достаточно света днём, а ночью всё нутро яхты, включая грузовые отсеки, освещались диодными светильниками. Света они давали немного, но разглядеть где койка, а где гальюн можно было совершенно свободно.
Кроме носового кубрика для экипажа и центрального грузового отсека у 'Мечты' имелось машинное отделение и микроскопический кормовой отсек для всяческих нужных в море мелочей. Над машинным отделением стояла надстройка. В самом начале строительства кораблика Герд сделал её квадратной, размером четыре на четыре метра. Получился натуральный дачный домик с двухскатной крышей и одной большой комнатой. В этой комнате была рубка управления и каюта самого капитана. Ещё в ней имелась маленькая печка и множество окон из самолётных иллюминаторов, которые, при необходимости, могли плотно закрываться ставнями. Ваня тогда эту надстройку забраковал. В итоге вместо квадратного в плане домика, получились двухкомнатные апартаменты. Впереди рубка, а позади, за деревянной перегородкой с дверью, спальня размером три на три метра. Кроме того, по желанию клиента Герд переделал крышу, сделав её плоской и двухслойной, чтобы под жарким солнцем не нагревался потолок. Верхнюю палубу огородили перилами и поставили там пару шезлонгов и маленький чайный столик. Получилось очень мило. Ванины женщины, увидав этот кусочек рая, немедленно возжелали совершить круиз и вообще – получить от жизни максимум удовольствия. Сама каюта капитана была освещена гораздо лучше, чем трюм. И в спальне и, тем более, в рубке было по три светильника, один из которых был закреплён над рабочим столом капитана в виде настольной лампы.
