Маргарет Лерой - Жена солдата
— Умирая, он попросил вернуться и найти вас. Я ему обещал.
— Да, спасибо.
Некоторое время мы молчим. Такое ощущение, что шум в кафе отдален от нас и находится на некотором расстоянии.
Макс достает две сигареты, прикуривает и одну протягивает мне. Когда я беру сигарету, замечаю, что у меня дрожат руки.
Он наклоняется вперед, опираясь на локти, и заглядывает мне в лицо.
— Он хотел, чтобы я кое-что рассказал вам, — говорит Макс. — Он думал, что вы считаете его виновным в гибели того поляка.
— Он не был поляком, — говорю я.
— Сейчас это неважно.
— Нет. Важно. — Я удивлена тому, что меня охватывает гнев. Я злюсь на то, что Макс говорит так, словно Кирилл какой-то безликий заключенный. — Он приехал из Беларуси. Его звали Кирилл. Деревня, где он жил, стояла в березовом лесу. Он был мастером, делал скрипки.
Мой голос слишком громкий, слишком напряженный.
Макс немного отклоняется и слегка машет руками, словно желая меня успокоить.
— Так или иначе, мужчина, которого застрелили, — говорит он.
Но во мне все еще бушует ярость.
— Я понимаю, что для вас это всего лишь эпизод, что-то незначительное. Досадная случайность. Но для меня тот случай таковым не является. Для меня — это жестокая война.
— Да, конечно, — успокаивающе говорит он.
Официантка приносит чай. Я пытаюсь разлить его по чашкам, но у меня слишком сильно трясутся руки.
— Позвольте мне, — говорит Макс.
— Да, спасибо.
Он наливает чай и передает чашку мне.
Я не пью. Жду.
Он наклоняется ко мне.
— Гюнтер хотел, чтобы я сказал вам, что он не имел к этому никакого отношения. Он знал, что вы прятали мужчину у себя дома.
— Когда он вам об этом рассказал? — интересуюсь я.
— Когда мы еще были на острове, — говорит он. — Он как-то пришел к вам утром и все понял. Но он никогда не доносил об этом в «Организацию Тодта». Гюнтер никогда бы не смог подвергнуть вас опасности. Он никогда бы вам не навредил. Вас предал не Гюнтер.
— Почему вы так решили? — спрашиваю я. — Почему вы так уверены?
— Потому что я знаю, кто это сделал. Это Ганс Шмидт. Он что-то заметил у вас в саду и донес.
Я вспоминаю белокурого румяного молодого человека, который иногда косил траву в Ле Винерс. Любитель котов.
— Почему Гюнтер мне об этом не сказал?
— Он был гордым мужчиной, миссис де ла Маре. Я думаю, вы знаете об этом. Поскольку вы решили, что ваш роман закончен, он никогда бы не стал умолять вас передумать.
Молчу. Знаю, что он прав.
Некоторое время мы просто молча курим. Потом Макс откладывает сигарету в пепельницу.
— Миссис де ла Маре, я должен вам кое-что сказать, — запинаясь говорит он. — Мы не знали, какие вещи творятся от нашего имени. Многие из нас, служивших в армии, веривших в свою страну… полагали, что мы должны вернуть свою гордость, вернуть земли, которые потеряли. Когда мы увидели, что натворили, мы плакали… Не все. Некоторые.
— Как вы могли не знать? — отбиваюсь я. Нет таких слов, чтобы можно было выразить мои мысли. — Я хочу сказать… даже здесь, на Гернси… вы могли видеть творящуюся жестокость.
— Вы просто делаете свою работу, — говорит он. — Делаете то, что должны. Вы не всегда смотрите по сторонам. Не всегда думаете о происходящем. — Когда я ничего не отвечаю, он добавляет: — Вам может казаться, что это неверно, и вы совершенно правы. Но таково людское поведение. У большинства из нас, в большую часть времени. Люди ведут себя так, как им указывают, как ведут себя те, что вокруг. Как правило, так все происходит. Это удручает, но это правда. Такова наша сущность…
— Вы должны были знать, — повторяю я.
Он открывает было рот, чтобы что-то сказать, но молчит.
Наше молчание длится достаточно долго. В пепельнице тлеет оставленная Максом сигарета. Он же совершенно неподвижен, смотрит на свои руки.
Наконец, он шевелится. Макс потирает ладонью лицо и оглядывается вокруг: солнечный свет, красные черепичные крыши, яркое небо.
— Так что же, миссис де ла Маре. Расскажите, как вы живете после войны на этом вашем прекрасном острове.
Я медлю. О чем мне рассказывать? Но между нами возникла близость, потому что он приехал ко мне. Я благодарна Максу за это, я у него в долгу. Решаю, что расскажу ему все… ну, почти все. Я должна.
— Муж вернулся с войны, — говорю я. — Ему повезло, он выжил. Но мы решили жить отдельно.
— Очень жаль это слышать, — говорит Макс.
— Он живет здесь же, в городе… купил квартирку на деньги, которые достались ему от матери. А я с детьми все еще живу в Ле Коломбьер. Даю уроки игры на фортепьяно, нам хватает. Мы не можем больше жить вместе, после всего, что случилось.
Он слегка кивает.
— Мне кажется, для вас это было бы сложно, — осторожно говорит он.
— А Бланш… вы помните Бланш, мою старшую дочь? — спрашиваю я.
— Да, конечно, я ее помню.
— Бланш теперь замужем. Она вышла за Джонни. Это сын моих друзей. Он какое-то время провел в тюрьме во Франции. В его комнате нашли дробовик.
Макс устало качает головой, словно поражаясь откровенной глупости. Возможно, это Джонни проявил глупость, храня тот дробовик, или просто правила были слишком мелочными. Правила, которые слишком долго влияли на наши жизни.
— Когда он вернулся, они начали встречаться, — говорю я. — А поженились прошлым летом.
Вспоминаю свадьбу, представляю ее. Стройная Бланш в розовом костюме, который сшила сама. На голове — фетровая шляпка с вуалеткой. Ее светлые волосы водопадом ниспадают на спину, а лицо счастливо светится. Меня поражает то, как Джонни смотрит на нее, словно не может поверить в свою удачу. Все вокруг поет, ярко сияет солнце, церковь украшена цветами.
— Это был счастливый день.
Макс улыбается.
— Милли хорошо учится. Она говорит, что хочет стать доктором. Конечно, для девочки это трудный выбор. Но я рада видеть, что она старается.
Его лицо смягчается.
— Милли замечательный ребенок, — говорит Макс.
Потом мы снова замолкаем. Я знаю, что должна нарушить молчание, но не могу.
В конце концов, я заставляю себя задать вопрос.
— Как умер Гюнтер?
Я едва слышу свой собственный голос.
Макс кладет руку на мой рукав.
— Это случилось в Кишиневе, в Румынии, в августе сорок четвертого, — говорит он. — Но он умирал не один.
— Я рада. Я так рада, что вы были рядом. Очень рада.
Не могу удержаться и перестать говорить эти слова.
Обращаю внимание на то, что Макс не говорит, как именно Гюнтер погиб. Он не говорит: «Это случилось быстро, он не страдал».
