Маргарет Лерой - Жена солдата
— Уезжаете? — глупо говорю я.
— Да.
— И куда вас отправляют?
Он грустно улыбается.
— К несчастью, на Восточный фронт. Не очень радостная весть для нас. К тому же, скоро зима.
Вспоминаю, о чем говорил Гюнтер: о кровавой бойне, о необъятной России и ее армии, о Сталинграде, который называют могилой Вермахта, о холоде, который все превращает в лед: и оружейную смазку, и человеческую кровь.
Тяжело сглатываю.
— И когда вы уезжаете?
Мы оба осторожны, очень официальны.
— В понедельник, — говорит Макс.
— Так скоро?
— Да, так скоро. Но когда бы это ни произошло, для нас всегда будет «так скоро».
— Спасибо, что сказали мне, — говорю я.
Я ждала, что он уйдет, но он не уходит. Вижу, как дергается его кадык, он сглатывает.
— Мне кажется, я должен еще кое о чем вам рассказать. — Он говорит с особой осторожностью. Я понимаю, что он долго думал, прежде чем решиться. — Гюнтер получил известие о том, что убит его сын. Герман.
Мир наклоняется. Слова висят в воздухе, словно острые клинки. Если я протяну руку, то порежусь.
Он смотрит на меня. Потом слегка кивает.
— Я так и думал, — говорит Макс. — Так и думал, что он ничего вам не рассказал. Гюнтер очень закрытый человек. Он многое держит внутри…
Какое-то мгновение мы оба молчим. В этой тишине я слышу далекий шум приливной волны. Скоро она обрушится на меня.
— Когда? — Мой голос какой-то далекий, приглушенный. — Когда он об этом узнал?
Но задавая вопрос, я уже знаю, каким будет ответ.
— Шесть недель назад. Примерно в то же время, когда случился неприятный инцидент в вашем саду… когда застрелили сбежавшего заключенного. Я подумал, что вы должны знать, — говорит мне Макс.
— Да. Благодарю вас.
Глава 81
Утром в понедельник, проводив Милли в школу и вернувшись домой, навожу порядок, готовясь к поминкам.
Очень непривычно находиться в доме одной. Подобного не было уже много лет с тех пор, как Эвелин перестала выходить. Однако это тишина иного рода, другая пустота: ощущение свободы, спокойная тишина, как будто сам дом выдохнул с облегчением.
Ни единого звука, только слышно, как вылизывает свою шерсть Альфонс. Он сидит на подоконнике в позолоченной солнцем окружности. Выходные выдались суматошными: Милли с Бланш были очень расстроены из-за смерти бабушки, к тому же нужно было организовать похороны.
Но сейчас в тиши моего дома в голове больше не гудит назойливый, словно писк насекомого, постоянный шум. Его как будто внезапно выключили.
В этой незнакомой тишине в моей голове возникает одна мысль. Сегодня понедельник, и сегодня уезжает Гюнтер. Думая об этом, я мысленно возвращаюсь к той ужасной новости, о которой мне рассказал Макс, — убит сын Гюнтера. Блестящие ниточки прошлого, которые прежде были крепко связаны, распускаются и рассыпаются передо мной.
В моей голове полно вопросов. Я все неправильно поняла? Потому он показался мне таким далеким, таким замкнутым, когда я видела его вечером после гибели Кирилла? Что, если это не Гюнтер нас предал? Что, если он не имел никакого отношения к смерти Кирилла? Что, если я наказала его напрасно?
На все эти вопросы нет ответов.
На книгах в шкафу виден налет серой пыли. Я нечасто там ее протираю. Когда вытаскиваю несколько книг, что-то падает на пол — сложенный кусочек плотной бумаги.
Поднимаю его, раскрываю и разглаживаю. Это набросок, который сделал Гюнтер в первый наш совместный вечер. Я засунула рисунок между книгами, где никто не смог бы его найти.
Смотрю на набросок — он такой аккуратный, не очень лестный, но что-то раскрывающий, показывающий меня такой, какая я есть. Вспоминаю, как мы вместе его разглядывали, как Гюнтер проводил пальцем по изгибу моей щеки. В теле неожиданно появляется слабость.
Резко сажусь на диван. Моя рука обмякает, и бумага падает на пол. Все кажется каким-то ярким: простым и ослепительно понятным. Я должна попрощаться с ним. Я должна еще раз его обнять.
Почему я этого не поняла? Почему мне потребовалось для этого так много времени? Внезапно, это становится самым важным на данный момент.
Скидываю фартук, выбегаю за дверь и мчусь в Ле Винерс. Обращаю внимание на то, что черного «Бентли», на котором ездил Гюнтер, больше нет. Стучу в дверь. До боли трудно дышать.
Дверь открывает коренастый мужчина. Он мне незнаком.
— Я ищу капитана Леманна, — говорю я.
Он качает головой:
— Они уже уехали.
— В Сент-Питер-Порт?
Мне на грудь словно давит тяжелый камень. Я не успею вовремя добраться до города. Поездка на велосипеде займет кучу времени.
Мужчина отрицательно качает головой:
— Нет, не в порт. На аэродром.
Меня окатывает волной радости. Эта новость, словно подарок, — до аэродрома добраться гораздо проще: нужно взобраться на холм и дальше ехать по главной дороге.
— Спасибо, — говорю я. — Спасибо вам большое.
Он слегка хмурится, моя чрезмерная благодарность ставит его в тупик.
Бегу за велосипедом. Во мне ключом бьет энергия. Мне кажется, что так легко ехать в гору. Несмотря на то, что я крепко держу руль, мои ладони влажные и скользкие. Они скользят по рулю, как будто на самом деле мне не принадлежат.
На аэродроме стоит невообразимый шум — крики и команды. Повсюду немецкие солдаты, грузовики, мотоциклы, джипы — все эти серьезные, сложные машины войны, о которых я очень мало знаю. Когда я приближаюсь к аэродрому, взлетает самолет. Его рев заполняет собой целый мир, звоном отдаваясь у меня в ушах.
Здесь происходит большое передвижение войск. Внутри меня что-то съеживается. Я так стремилась сюда добраться, что не подумала о том, что же буду делать дальше. У меня просто была надежда, некая уверенность, что я его каким-то образом найду. И это случится как-то само собой.
Подъезжая, я увидела черный «Бентли», припаркованный у обочины вместе с некоторыми другими гражданскими автомобилями. Мое сердце забилось чаще. Но в машине никого не оказалось.
Спрыгиваю с велосипеда, оставляя его лежать на обочине. Откуда ни возьмись на меня накатывает тошнота. Мое тело содрогается, меня рвет желчью. Это, наверное, из-за стресса. Да и быстрая езда сказалась. Вытираю лицо. Мне стыдно. Надеюсь, никто ничего не видел. Но сейчас мне легче, все прояснилось.
Недалеко от меня стоят и курят трое солдат. Они непринужденно разговаривают и смеются. Замолкают, когда я подхожу ближе.
— Прошу прощения, но я кое-кого ищу. Может быть, вы сможете мне помочь? — говорю я.
Они качают головами, сопровождая это движение другими мелкими беспомощными жестами. Пожимают плечами. Универсальный язык, говорящий о том, что они не понимают.
