Мишель Моран - Дочь Клеопатры
На Форуме собралась многотысячная толпа. Даже Октавия с утра наблюдала за слушанием. Она ввела нас в курс дела и вдруг изумленно подняла брови, заметив Витрувия.
— Здесь решают судьбу юной девочки, — ответил он на ее немой вопрос.
Начиная с ночи ареста, соглядатаи Августа следовали за ним по пятам. Впрочем, если они до сих пор ничего не нашли, значит, нечего было искать. Между тем Марцелл оставался в далекой Галлии, следовательно, двое мужчин с Палатина, возбуждавших самое сильное подозрение, оказались невиновны. Александр и Луций пропустили меня вперед. Попади сюда иноземец, при виде толпы разодетых сенаторов и их жен, закутавшихся в меха, он решил бы, что угодил на театральное представление. Однако Туллии угрожала самая настоящая опасность. Быть может, где-то в толпе сам Красный Орел слушал защитника, пытавшегося уверить присяжных в свободном происхождении обвиняемой.
— Я представил вам мать этой девушки, теток, отца и дядю, поклявшихся перед Юноной, что перед нами — родная дочь центуриона Калпуния Комида. Одни лишь приобретенные женщины поклялись, будто это рабыня Аквилы. Кому вы поверите — гражданам Рима или рабыням? — взывал он.
— Поправьте меня, если я ошибаюсь, — немедленно возразил его противник, — но среди ваших свидетелей тоже были рабы.
— Вместе с гражданами! А где ваши свидетели-граждане? Ни один из плебеев не подтверждает ложное обвинение. Отчего? — В толпе зашикали. — Наверное, — предположил защитник, — Аквила потратил деньги на подкуп других людей.
Он бросил пронзительный взгляд на присяжных, как бы предупреждая поостеречься того, чьи карманы набиты нечистым золотом. Зрители начали взмахивать кулаками, выкрикивая угрозы людям в тогах. Аквила вздрогнул, когда кто-то бросил пучок салата и угодил одному из присяжных прямо в голову. Тот в гневе поднялся с места.
— Раз вы не можете держать себя в руках, — обратился он к публике, — на сегодня закончим. Слушание возобновится завтра!
Зал начал бесноваться.
— Разве так можно? — воскликнул мой брат.
— Любой из присяжных вправе прекратить заседание, — пояснил учитель Веррий. — Подозреваю, вердикт будет вынесен завтра утром.
— И мы придем? — осведомилась Юлия.
Веррий взглянул на Октавию. Между ее бровями возникли две тонкие складки.
— Только с преторианскими стражниками, — произнесла она, разглядывая бушующую толпу. — Если Туллию объявят рабыней, здесь будет очень даже небезопасно.
На обратном пути к Палатину я поинтересовалась у учителя Веррия, не удалось ли ему случайно вычислить Красного Орла. Юлия тут же перестала жаловаться на голод и навострила уши. Даже Александр и Луций превратились в слух.
— Это кто-то богатый, не понаслышке знакомый с рабством и достаточно образованный, чтобы красноречиво об этом писать.
— И готовый пойти на крестную смерть, если попадется, — прибавила Октавия.
— Когда попадется, — сурово поправил Агриппа. — Это всего лишь вопрос времени. Какой-нибудь жрец увидит, как он прибивает воззвание к воротам, и подумает о награде в пять тысяч денариев. Или его заметит пробежавшая мимо рабыня, или молодая матрона, которую дома ждут семь голодных ртов. В Риме найдется немало людей, жизнь которых могут переменить пять тысяч денариев.
— Чем же он заслужил распятие? — осведомилась я.
— Подстрекательством к бунту и покушением на убийство, — сухо сказал Агриппа. — Возмущением покоя мирных граждан.
— Я думал, тот юноша с кухни не был связан с Красным Орлом, — заметил мой брат.
— Некоторые любой ценой уносят свои секреты в могилу, — ответил ему полководец. — Они могли быть лично знакомы.
Мне отчего-то не верилось. Кем нужно быть, чтобы не раскрыть рта перед лицом ужаснейших пыток и лютой смерти?
До самого вечера все только и говорили, что о Красном Орле. За ужином в триклинии Юлия прошептала:
— Хоть бы он перерезал Аквиле горло и суд отменили.
— Разве прежде Красный Орел убивал? — спросил Александр.
— Разумеется. Дюжины раз.
— С чего ты взяла?
— Как можно повесить столько воззваний и не попасться никому на глаза? Я уверена, Красный Орел убирает свидетелей.
— Ну, если искусно переодеться… — предположила я. — Или выйти из дома, когда все уже спят…
Юлия вздернула подбородок.
— Ты видела наши улицы по ночам? Юлий Цезарь запретил въезд в город в дневное время; с заходом солнца Рим начинает кишеть купцами, не говоря уже о головорезах и шлюхах.
— И что этим людям делать у храмов? — не согласилась я. — Им интересен Форум, главное место торговли.
— Храм Венеры Родительницы расположен прямо на Форуме, — возразил сын Витрувия. — И там висело воззвание.
— А может, он переодет купцом, — рассудил мой брат.
Мы продолжали спорить об этом, пока Октавия не отослала всех по своим комнатам. Проследовав за нами, Луций прилег на кушетку, некогда предназначенную для Птолемея, которую вечерами обычно занимал Марцелл.
— Думаю, завтра нам лучше пойти на суд, — произнес наш гость. — Похоже, в Риме никто не верит, что Туллия в самом деле была рабыней.
— Если присяжные решат иначе, в городе начнутся беспорядки, — предсказала я.
— Юлии это понравится, — заметил Луций.
— Ей подавай что угодно, лишь бы не было скучно, — поддакнул Александр. — Представляю, как одиноко жить в доме, где, кроме Ливии и Тиберия, даже не с кем поговорить.
— А теперь там и вовсе одни рабы, — подхватил его приятель. — Как по-вашему, скоро конец походу?
— Думаю, ждать еще месяцы, — ответил мой брат. — Или годы.
— Марцелл мог бы вернуться раньше Августа, — с надеждой проговорила я. — Разве он закаленный солдат? Императору нет никакого смысла так долго держать его при себе.
Мои слова да Исиде в уши. Спустя два дня и эта молитва была услышана. Солнечные лучи еще не успели пробиться сквозь щели в ставнях, когда из атрия донеслись шум, смех и крики радости.
Брат сел на кушетке и посмотрел на меня.
— Вернулись!
Отшвырнув одеяла, я поспешила одеться и выскочила за дверь, даже не позаботившись о том, чтобы привести в порядок волосы и тунику. И в тот же миг пожалела об этом. За дверью был Марцелл. За одиннадцать месяцев он возмужал, сделался выше ростом, стал широк в плечах, приобрел волевой подбородок. Несмотря на багряный солдатский плащ и подкованные гвоздями ботинки, вид у него был здоровый и отдохнувший. Антония с Тонией, смеясь, дергали его за охотничий рог, висевший на груди, указывали пальцами на обоюдоострый клинок на поясе. Октавия вся светилась от гордости. Поглядев на лицо Витрувия, можно было подумать, будто с войны вернулся его родной сын.
