Мэри Маргарет Кей - Дворец ветров
– На сей раз – шукр Аллах[30] – они не обманут наших ожиданий, – с надеждой сказал часовой. – Их гонит ветер, и я чую запах дождя.
– Я тоже, – сказал его товарищ.
Двое мужчин принюхались и, когда внезапный порыв ветра взвихрил пыль, скрывшую от взора неясную тень на равнине, продолжили обход своей территории.
С восхода луны ветер дул лишь редкими слабыми порывами, но сейчас он стал ровным, сильным и гнал скученные облака по небу, пока они не заволокли луну. Через четверть часа из темных туч пролились первые тяжелые капли дождя – предвестники неистового ливня, который в считанные минуты превратил пыль долгого знойного лета в море грязи, а каждый овраг и канаву – в полноводную бурную реку.
Под покровом тьмы, в оглушительном шуме низвергающихся с небес потоков воды несколько мужчин, ошибочно принятых часовым за чинкара, миновали сторожевые заставы незамеченными. Но, шагая с низко наклоненными головами, чтобы спрятать лица от хлестких дождевых струй, они сбились с пути и были окликнуты часовым у ворот форта.
Представать перед начальством среди ночи не входило в их планы. Они намеревались добраться до расположения кавалерийской части и спрятаться там до утра. Но так или иначе, хавилдар, стоявший в карауле за старшего, послал за индийским дежурным офицером, который в свою очередь послал за британским дежурным офицером, и вскоре из офицерского собрания вызвали адъютанта, игравшего там в вист, и подняли с постели заместителя командующего корпусом, рано легшего спать.
Сам командующий тоже удалился к себе рано, но не ложился в кровать. Он писал еженедельные письма домой, когда был отвлечен от своего занятия появлением двух своих офицеров, сопровождавших самого жалкого субъекта из всех, каким доводилось бывать в этой комнате, – изможденного бородатого горца с перевязанной головой, закутанного на местный манер в драное одеяло, с которого стекали струи воды на любимый ширазский ковер командующего. Струйка крови стекала с повязки на впалую небритую щеку, и под складками мокрого, прилипшего к телу одеяла угадывались очертания некоего продолговатого громоздкого предмета. Мужчина опустил руки, и карабины выскользнули из-под накидки и с лязгом упали на пол в круг света от керосиновой лампы, стоящей на письменном столе.
– Вот они, сэр, – сказал Аш. – Прошу прощения… у нас ушло много времени… на это дело, но… оно оказалось не таким простым, как… мы думали.
Командующий уставился на него, не в силах произнести ни слова. У него в голове не укладывалось, что это тот самый мальчик, который ворвался к нему в кабинет почти два года назад. Теперь это был мужчина. Высокий, ибо Аш поздно достиг полного своего роста, и худой той жилистой худобой, что свидетельствует о стальных мускулах и трудной жизни. С глубоко запавшими глазами, оборванный, грязный и раненый, он чуть не терял сознание от усталости. Однако он держался прямо и принуждал себя изъясняться на английском, которым не пользовался так долго.
– Я должен… извиниться, сэр, – с запинками проговорил Аш, еле ворочая языком, – за то… что мы предстали перед вами… в таком виде. Мы не хотели… Мы собирались провести ночь у Зарина и… привести себя в приличный вид, а утром… Но ливень…
Голос его пресекся, и он сделал неопределенный и чисто восточный жест рукой.
Командующий повернулся к начальнику строевого отдела и отрывисто спросил:
– Остальные там?
– Да, сэр. Все, кроме Малик-шаха.
– Он погиб, – устало сказал Аш.
– А Дилазах-хан?
– Он тоже. Мы вернули почти все патроны. Они у Лал Маета… – Аш опустил глаза и несколько долгих мгновений смотрел на карабины, а потом сказал с неожиданной горечью: – Надеюсь, они того стоят. Стоят трех жизней. Это слишком дорогая цена.
– Неужели честь того не стоит? – спросил командующий прежним отрывистым тоном.
– Ах… честь! – Аш рассмеялся безрадостным смехом. – Малик и Ала Яр… – Голос его прервался, и глаза вдруг наполнились слезами. Он резко сказал: – Теперь мне можно удалиться, сэр?
И, еще не успев договорить, повалился вперед, точно срубленное дерево, и распростерся без сознания на кавалерийских карабинах, похищенных два года назад и возвращенных ценой трех жизней. В том числе жизни Ала Яра…
– Его придется уволить, конечно, – сказал заместитель командующего.
Он говорил тоном скорее вопросительным, нежели утвердительным, и командующий корпусом, чертивший замысловатые узоры на листе промокашки, вскинул глаза и пристально посмотрел на него.
– Ну, я имею в виду… очень жаль, – сказал майор, словно защищаясь. – В конце концов, если подумать, они выступили чертовски здорово. Я разговаривал с Лал Мастом и остальными, и они…
– Я тоже, как ни странно, – перебил его командующий. – И если вы намерены разыгрывать передо мной адвоката дьявола, то напрасно теряете время. Я в таковом не нуждаюсь.
Прошло два дня с той ночи, когда Аш и четверо его товарищей добрели до Мардана, но дождь по-прежнему лил без устали, и маленький форт оглашался шумом воды, барабанящей по плоским крышам, потоками извергающейся из водосточных труб и с плеском падающей в озеро глубиной в дюйм, которое разлилось на месте пыльных дорожек и выжженных солнцем лужаек. Семье Малик-шаха оформляли пенсию, четверых его сородичей поздравили и восстановили в прежней должности, вернув обмундирование и задним числом выдав жалованье за два года. Но лейтенант Пелам-Мартин, обвиненный в самовольной отлучке на двадцать три месяца и два дня, формально находился под строгим арестом, хотя на деле лежал в лазарете полкового врача Амброуза Келли с сильнейшей лихорадкой, начавшейся из-за загноившейся раны на голове. Его судьба и будущее по-прежнему оставались под вопросом.
– Вы хотите сказать, что согласны со мной? – спросил изумленный майор.
– Разумеется, согласен. Зачем еще я стал бы ездить вчера в Пешавар? Вы же не думаете, что я более часа разговаривал с комиссаром и еще два часа спорил с собранием штабных офицеров просто для развлечения? Аштон – своевольный молодой болван, но такими ценными людьми нельзя разбрасываться. Подумайте сами: что больше всего нужно любому командиру, который планирует военную операцию или пытается поддерживать порядок в местности вроде нашей? Информация! Своевременная и точная информация стоит дороже любого количества оружия и боеприпасов, – вот почему я намерен драться как лев, чтобы оставить в полку этого молодого идиота. Вряд ли в любом другом корпусе такое дело могло бы сойти с рук, но наш корпус особенный – мы никогда не подчинялись безоговорочно общепринятым правилам, и если один из наших офицеров в состоянии провести пару лет по ту сторону границы, не будучи опознанным как англичанин или застреленным как шпион, он слишком полезен, чтобы его терять, вот и все дела. Хотя заметьте, в действительности он заслуживает трибунала. А трибунал постановил бы уволить его со службы.
