Анн Голон - Анжелика. Мученик Нотр-Дама
Он толкнул ее в укрытие портика.
— Пион, иди на ту сторону улицы, встань за тумбу. Мартен, останешься со мной. Гобер, иди туда. Остальные караулят на перекрестках. Баркароль, ты на посту?
Голос, идущий словно с неба, отозвался:
— Я здесь, капитан.
Карлик оседлал вывеску над какой-то лавкой.
Из портика, где Анжелика спряталась вместе с Николя, просматривалась вся улочка. В слабом свете нескольких светильников, устроенных перед самыми домами более зажиточных горожан, поблескивая, змеился замусоренный ручей.
Лавочки ремесленников были надежно заперты. Люди ложились спать, и в темных окнах то и дело проплывали желтые круги свечей.
Какая-то женщина открыла окно, чтобы выплеснуть на улицу ведро помоев. Слышно было, как плачущему малышу грозят Сердитым Монахом. Это была страшилка для детишек того времени: родители говорили, что бородатый монах бродит по улицам с огромным мешком за спиной и кидает в него непослушных детей.
— Ты у меня сегодня получишь своего Сердитого Монаха, — пробурчал Николя.
И добавил тихим, взволнованным голосом:
— Я заплачу тебе выкуп, Анжелика! У нищих так принято. Мужчина платит за красотку, как за красивый товар, который он хочет получить.
— И это единственный товар, за который у нас принято платить, — усмехнулся один из убийц.
Главарь, выругавшись, приказал ему замолчать. Заслышав шаги, бандиты притихли и замерли. Они беззвучно вытащили шпаги из ножен. На улочке показался какой-то мужчина. Он прыгал с одной стороны улицы на другую, стараясь не запачкать украшенные бантами туфли на высоких каблуках.
— Не тот, — прошептал Николя Весельчак.
Его приспешники вернули шпаги в ножны. Прохожий услышал бряцание оружия. Он вздрогнул, заметив смутные силуэты под портиком, и пустился наутек с воплем:
— Воры! Убийцы! Грабители! Убивают!
— Вот дурак, — проворчал на другой стороне улицы бродячий солдат Пион. — В кои-то веки пропустили и даже не забрали плаща, так он орет хуже осла!.. Дурья башка.
Услышав тихий посвист сообщника с конца улочки, он замолчал.
— Посмотри-ка, Анжелика, кто к нам пожаловал, — прошептал Николя, сжимая ее руку.
В оцепенении, не чувствуя даже прикосновения Николя, Анжелика ждала. Она знала, что сейчас случится.
Это неизбежно. Это должно произойти. Ее сердце снова забьется, только когда все ЗАКОНЧИТСЯ.
В желтом свете фонарей показались два монаха, идущих рука об руку. В одном из них она сразу узнала Конана Беше. Второй, болтливый толстяк, сыпал латинскими фразами и отчаянно жестикулировал. Должно быть, он был навеселе, так как время от времени наваливался на своего спутника и прижимал его к стене, а затем с извинениями вновь волок монаха к грязному ручью.
Анжелика слышала пронзительный голос алхимика. Он тоже говорил на латыни, но в его тоне слышался решительный протест. Сравнявшись с портиком, он яростно выкрикнул на французском языке:
— Довольно, брат Амбуаз, ваши теории о крещении жирным бульоном — сущая ересь! Таинство ничего не стоит, если вода, которой оно свершается, осквернена нечистыми элементами, такими, как животный жир! Крещение в жирном бульоне! Какое кощунство! Почему бы уж тогда не в красном вине? Это вполне бы вас устроило, ведь вы, кажется, к нему неравнодушны!
И тощий монах стряхнул руку, цеплявшуюся за его сутану. Толстый брат Амбуаз пробормотал плаксивым голосом пьяницы:
— Отец, вы меня огорчаете… Увы, мне бы так хотелось убедить вас.
Внезапно он дико вскрикнул:
— Ха-ха! Deus coeli! [85]
В то же мгновение Анжелика увидела, что отец Амбуаз под портиком, рядом с ними.
— Он ваш, мужики, — выдохнул он, внезапно переходя с латыни на язык парижских бродяг.
Конан Беше обернулся:
— Что с вами?
Он умолк и принялся с тревогой вглядываться в пустынную улицу. Голос его задрожал.
— Брат Амбуаз! — позвал он. — Брат Амбуаз, где вы?
Казалось, его истощенное фанатичное лицо осунулось еще сильнее, было слышно, как тяжело он дышал. Испуганно оглядываясь по сторонам, Беше сделал несколько шагов.
— Ху-ху-ху!
На сцене появился Баркароль, ухая, как зловещая ночная птица. Карлик, оттолкнувшись от скрипнувшей железной вывески, одним прыжком, словно огромная жаба, оказался у ног монаха.
Тот вжался в стену.
— Ху-ху-ху! — снова ухнул карлик.
В адском танце, подскакивая, корча страшные рожи и делая непристойные жесты, он закружился вокруг оцепеневшей от ужаса жертвы.
Затем из мрака вывалилось, ухмыляясь, второе чудовище — кривоногий горбун. Колени его соприкасались, а стопы и бедра были разведены так, что существо могло передвигаться только прыжками.
Но самым страшным было лицо с омерзительным кроваво-красным наростом.
— А-а-а-а!
В хрипе, который вырвался у монаха, не осталось ничего человеческого.
— А-а-а-а!.. Демоны!
Его длинная фигура внезапно согнулась пополам, и он упал на колени на грязной мостовой. Глаза Беше вылезли из орбит, лицо пожелтело. Рот раскрылся в гримасе ужаса, обнажив стучащие гнилые зубы.
Очень медленно, словно во власти кошмарного сна, монах воздел костлявые руки, сложив ладони вместе.
Он с трудом мог пошевелить языком. Наконец он проговорил:
— Сжалься… Пейрак!
Это имя, униженно произнесенное монахом, ножом резануло Анжелику по сердцу. Она дико закричала:
— Убей его! Убей!
И, сама того не замечая, вцепилась зубами в плечо Николя. Он рывком освободился и вытащил тяжелый тесак мясника, служивший ему оружием.
Внезапно на улице наступила мертвая тишина.
Послышался голос Баркароля:
— Готов!
Тело монаха наклонилось набок и повалилось у стены.
Бандиты подошли ближе. Главарь поднял голову Беше: его челюсть отвисла, рот был разинут в последнем безумном вопле. Глаза уставились в одну точку и уже начинали стекленеть.
— Подох! — произнес Весельчак.
— Да ведь его и пальцем не тронули! — воскликнул карлик. — Ведь правда, Погремок, мы до него и не дотронулись? Мы только строили рожи, чтобы попугать его хорошенько.
— Ты вроде перестарался. Он от этого и подох… Подох от страха!
Распахнулось окно. Дрожащий голос спросил:
— Что происходит? Кто здесь кричал о демонах?
— Сматываемся, — скомандовал Весельчак, — нам здесь больше нечего делать.
На следующее утро, когда прохожие обнаружили бездыханное тело монаха Беше без синяков и ран, парижане вспомнили о словах колдуна, сожженного на Гревской площади:
— Конан Беше! Через десять дней я жду тебя на Божьем суде! Они взглянули на календарь и убедились, что дата совпала.
