Хозяйка Мельцер-хауса - Якобс Анне
У двери она потянула за старинный колокольчик, каждый раз издававший ужасный шум, потом подождала, безуспешно пытаясь справиться со своим волнением. Как все-таки это было смешно. Она была замужней женщиной, которая приехала сюда, чтобы исполнить свой долг перед отечеством – сделать пожертвование в пользу детей-сирот.
Дверь открыла одна из старших воспитанниц, тоненькая бледная тринадцатилетняя девочка, которая тут же низко поклонилась.
– Добрый день, Целестина. Как твои дела?
– Большое спасибо, фрау фон Хагеманн. У меня все хорошо.
Элизабет не нравилась покорность, которую проявляли некоторые дети постарше. Она слишком хорошо знала, что именно те, кто делал нижайшие поклоны, всегда оказывались худшими носителями порока. Бывшая начальница этого заведения, фрау Папперт, была просто настоящей ведьмой, жестоко властвовавшей над бедными детишками. После того, что Элизабет узнала за это время, ее уважение к Мари чрезвычайно возросло, ведь она смогла дать отпор этой дьяволице. В глазах Элизабет она сразу выросла.
Элизабет нежно погладила девочку по гладким волосам, заплетенным в две косички. Она успела заметить, что большинство этих детей любят прикосновения, особенно малыши, они буквально тянутся к чужой ласке. И неудивительно – кроме властной поварихи, приходившей в определенные часы, с ними были только две пожилые женщины, которые скорее годились на роль драгунских офицеров. У малышей вообще не было никого, кто хоть как-то заменил бы им мать. Зато у них был любящий отец – Себастьян Винклер.
С какой самоотверженностью он исполнял свою миссию, как был привязан к этим бедным детишкам, как заботился о них! Нет, он действительно был бесконечно милым человеком.
– Господин Винклер там, у больных. – Целестина хитро прищурила глаза. – У Клары и Юлиуса корь.
– Корь? Ах ты, боже мой!
– У меня уже была корь, когда мне было семь лет, – с гордостью поведала девочка. – Доктор Грайнер сказал, что больше я не заболею.
Элизабет на мгновение задумалась, переболела ли она сама этой детской болезнью, но не могла вспомнить. А вот у Китти точно она была: она до сих пор помнит надрывный плач маленькой сестренки, раздавшийся, когда та увидела в зеркале свое испещренное сыпью лицо.
Они шли по узкому, довольно темному коридору. С обеих сторон осторожно открывались двери, в которых показывались любопытные детские мордашки. Маленькие сопливые ротозеи, ковыряющие пальцем в носу, бледные, хрупкие мальчуганы с большими глазами, девочки в свободных платьицах без башмаков, девочки постарше в платьях на вырост. Самые маленькие были наверху, где находились две спальные комнаты, там одна из женщин ухаживала за ними. Элизабет теперь знала всех детей, называла их по имени, у нее были любимчики, а кто-то ей нравился меньше.
Директор приюта Себастьян Винклер вышел из своего бюро в коридор и, хотя только что выглядел очень обеспокоенным, встретил ее радушно. Ей показалось или он на самом деле засиял от радости, увидев ее?
– Фрау фон Хагеманн! Как замечательно, что вы снова пришли к нам. Нет… пожалуйста, дайте мне время вымыть руки. У нас, к сожалению, корь. Я поместил двух больных малышей в своем бюро, чтобы они не заразили остальных.
Он запер за собой дверь, провел ее в столовую, которая служила также комнатой отдыха и классной комнатой, и поставил для нее стул. Затем, поспешно извиняясь, удалился, чтобы вымыть руки. Он был твердо убежден в том, что заразные болезни можно локализовать, только соблюдая абсолютную чистоту.
Элизабет тотчас окружили дети, ей приходилось отвечать на тысячи вопросов, выслушивать всевозможные истории, а поскольку двое самых маленьких, рыжеволосый мальчик и крошечная безволосая девочка, совсем не давали ей покоя, она посадила их к себе на колени.
– Ты принесла нам шоколад, тетя Лиза?
– Когда я буду большой, я хочу стать солдатом и ездить верхом на лошади.
– Сегодня вечером будет густая каша с сахаром, тетя Лиза. Ты останешься на ужин?
– Я тоже хочу к тебе на колени.
– Тетя Лиза… У меня ужасно болит горло.
– Моя мама индианка, она живет в замке, и у нее есть золотая кошка.
– Тетя Лиза… дядя Себастьян всегда краснеет, когда мы говорим о тебе.
Вернувшись, он на мгновение задержался у двери, чтобы понаблюдать за суетой вокруг своей гостьи, потом наконец придвинул себе стул и сел рядом с ней. Себастьян ходил слегка покачивающейся походкой. Ему сделали деревянный протез, с которым он, по его собственному признанию, справлялся превосходно. «Только к вечеру, – признавался он, – нога немного побаливает».
– У меня всегда такое чувство, что я веду себя страшно эгоистично, – проговорил он, улыбаясь. – У вас и без того куча дел в лазарете, и все же я всегда прошу вас приехать к нам. Это из-за детей – они влюблены в вас.
Элизабет польщенно рассмеялась и ответила, что ей доставляет огромное удовольствие быть с малышами и иметь возможность что-то для них сделать.
– Работа в госпитале часто бывает очень тяжелой, – призналась она. – Вчера еще один молодой солдат умер от тифа – мы не могли ему помочь. Я писала под его диктовку длинное прощальное письмо родителям и невесте.
Два маленьких мальчика начали драться, раздались ругательства и гневные крики, и Себастьян вскочил, чтобы разнять шалунов:
– Как вам не стыдно перед фрау фон Хагеманн! В стране идет война, так давайте сохраним мир хотя бы здесь. Помиритесь же, наконец!
Элизабет наблюдала, как два мальчика протягивают друг другу руки, обмениваясь при этом мрачными взглядами. Скорее всего, этот мир не продлится слишком долго, так же как это было в свое время между ними с Китти.
– Я кое-что принесла, так, по мелочи. Ничего особенного, но будет лучше, если мы распакуем сумку на кухне.
Элизабет принесла десять кусков хорошего мыла, несколько банок говяжьей тушенки, пакет малиновых леденцов и горшочек пчелиного меда – все эти драгоценности она взяла в кладовке на вилле. Конечно, это всего капля в море, потому что в доме сейчас находилось более сорока детей – но все же лучше, чем ничего. Себастьян Винклер сел за стол напротив нее и с видимым удовольствием принял дары. Когда она протянула ему конверт с небольшой суммой, он на мгновение задержал ее руку.
– Вы настоящий ангел, фрау фон Хагеманн. Я знаю, эти слова звучат напыщенно и пошло, но я не могу найти других, которые подошли бы вам лучше.
Элизабет почувствовала приятное покалывание, которое вызвало в ней его прикосновение. Его рука была теплой и твердой и казалась такой невероятно мужской. Нежной и сильной. Защитник и в то же время обожатель. Прекрасный человек с чистой душой. Как хорошо, что он не знал, какими чересчур земными фантазиями терзался его «ангел» в этот миг. Конечно, она была замужем. Не так давно она была прямо-таки помешана на Клаусе фон Хагеманне. Однако за время войны она испытала массу разочарований. Как раз поэтому она имела полное право предаваться своим мечтам.
– Вы заставляете меня краснеть, господин Винклер.
– Может быть, предложить вам чаю? Пожалуйста, доставьте мне удовольствие и выпейте со мной чашечку.
Боже, они были совсем одни на этой большой кухне, кухарка уже ушла. Себастьян Винклер встал, взял с полки две чашки, поставил их на блюдца, которые совсем им не подходили, а затем кочергой приподнял круглую заслонку, чтобы подложить дров.
– Позвольте мне сделать это! – импульсивно воскликнула она.
– Да никогда в жизни, – решительно отказался он. – Просто посидите – я вовсе не такой неуклюжий, каким кажусь.
В этот момент круглая железная заслонка соскользнула и с грохотом ударилась о плиту. «О боже, – с ужасом подумала Элизабет. – На самом деле я не имею ни малейшего представления о том, как разжечь плиту. Почему я никогда не заходила на кухню, чтобы научиться этому? Ну да, точно, потому что мама запрещала».
– Еще раз извините, – пробормотал он. – Я не хотел вас напугать. Как видите, в кухонном деле я не силен, но ничего, оно понемногу начинает мне поддаваться. Так что скоро будет чай.
