Тадеуш Доленга-Мостович - Счастье Анны
По отношению к Анне панна Стопиньская была подчеркнуто официальной и не пропускала ни малейшего повода, чтобы осложнить ее работу и сделать какую-нибудь пакость. Мстила с холодным рассудком, расчетливо и мучительно. Но не это больше всего возмущало Анну, а постоянное ограничение ее компетенции, всовывание носа во внутренние дела ее отдела, допуск к решению вопросов только для того, чтобы потом это решение перечеркнуть.
Атмосфера в бюро накалялась, особенно с того дня, как на месте Бубы посадили какую-то дальнюю родственницу панны Стопиньской, старую ведьму, которая шпионила и откровенно занималась доносительством.
Анна чувствовала себя здесь как в тюрьме. Окончание рабочего дня каждый раз для нее было подарком, тем более что дома оставалась Литуня. Все свободное время она проводила сейчас с ребенком. Даже у Таньских она бывала только тогда, если могла пойти туда с Литуней. Связи с родственниками прекратились совсем. Лишь раз она навестила тетушку Гражину, чтобы выслушать серию горьких упреков в адрес Ванды, Кубы и всего света.
— Лежу здесь в собственном доме, — говорила тетушка, — как бревно, выброшенное течением на пустой берег, всеми забытая, никому не нужная.
Что же ей Анна могла на это ответить, как успокоить, как возразить правде? Она молчала с растерянным выражением лица и думала, как бы поскорее найти предлог, чтобы покинуть этот дом. Даже на вопросы, касающиеся Щедроней, она не могла ответить, так как до нее редко доходили слухи о них, да и те неопределенные, которые в любом случае не годились для передачи. Анна, правда, иногда встречала Владека Шермана, который на Окольнике не бывал, но через «Колхиду» все-таки вылавливал разные сплетни о Ванде. Месяца через три после возвращения из отпуска, в начале осени она услышала от него, что Щедронь вроде спустил с лестницы небезызвестного мага Рокощу и будто даже побил Ванду. Анна не очень верила этому, но несколько недель спустя повторила услышанное Марьяну как совершенно определенную новость. Ей было интересно, какое это произведет на него впечатление. Марьян вовсе не удивился:
— Щедронь всегда бил Ванду, — пожал он плечами.
— Невозможно, — непоследовательно возразила Анна.
— Я знаю это от нее самой.
— Ты встречаешься с ней? — спросила она с безразличием.
Он отрицательно покачал головой. При следующей встрече с Владиком Анна решила проверить это. Оказалось, что Марьян говорил правду. Вероятно, он опять ходил в «Колхиду» и просиживал там часами, но Ванду не видел.
— Ты что, — удивился Владек, — не знаешь, что Ванда порвала с «Колхидой»?
— Я ничего об этом не слышала.
— Но это так. Она организовала теозофический журнал, который выходит два раза в месяц, и на его страницах пишет невероятные глупости со свойственной ей привлекательностью. Кажется, даже проводит какие-то службы в аметистовой хламиде.
Он говорил все это своим язвительным стилем, широко и цветисто. Анне было безразлично, но слушала она с удовольствием. Ей хотелось занять мысли чем угодно, только бы не мучиться проблемами своей жизни, будущим Литуни, сознанием безнадежности чувств к Марьяну, угасающих с каждым днем, даже с каждым часом.
Владек проводил ее до ворот и, сменив тон, серьезно спросил:
— Как же справляется моя Пачечка?
Пачечкой он называл бонну Литуни. На самом деле она была Зося Козлинская, а Пачечкой стала по какому-то кинопсевдониму, который выбрала для себя и который звучал как Иола Паччио и, если не стал известным, то лишь потому, что до выступлений Иолы так и не дошло. Владек где-то выудил эту Пачечку и взял под свою опеку, а когда Анна искала бонну, активно порекомендовал ее. Панна Зося вела себя пристойно, приходила пунктуально, разговаривала безукоризненным языком, заботилась о Литуне, а что самое важное — Литуня привязалась к ней. Поэтому Анна была благодарна Владеку за его протеже, и, если бы это было возможно, она оставила бы панну Зосю на постоянно. К сожалению, маленькое помещение не позволяло поселить в нем еще одного человека, и это беспокоило Анну по двум причинам. Во-первых, Литуня полюбила панну Зосю и плакала все больше, когда та уходила. Во-вторых, возраст девушки также требовал своего рода опеки, на которую Анна чувствовала себя обязанной еще и потому, что Владек предупредил ее о необходимости наблюдать за Пачечкой, которую, как он сдержанно объяснил, поймал в полете с «наклонной плоскости». Что это была за «наклонная плоскость», Анна не поинтересовалась, так как — странное дело — она чувствовала какое-то совершенно необоснованное инстинктивное доверие к Владеку. Во всяком случае, панна Зося была молоденькой и если не красивой, то наделенной удивительной привлекательностью и природной чувственностью, на что мужчины обращают больше внимания, чем на красоту. Она наблюдала это даже на Марьяне и на его взгляде, которым он провожал Пачечку. Это ничуть не волновало Анну. За последнее время она накопила в себе столько горечи, усталости и неприязни, что, присматриваясь к Марьяну и этой малой, беспокоилась скорее о ней, если беспокоилась вообще.
Панна Зося каждый день ходила с Литуней на длинные прогулки в Уяздовский парк, и позже из щебетаний Литуни Анна узнавала о нескольких молодых людях, которые приходили туда тоже. Случалось также, что панна Зося, приходя утром, была бледной, измученной и с тенями под глазами. На вопрос, что с ней, она объясняла, что всю ночь ее мучила головная боль или что тетушка, у которой она живет, хворает и часами требует, чтобы она при ней сидела. Легкий румянец или смущение, сопровождавшее эти пояснения, не давали, однако, права для каких-то оскорбительных подозрений.
И это было все, что знала о Пачечке Анна до того страшного дня, который обрушился на нее огромным несчастьем.
Был уже декабрь. Ночью выпал первый снег, и, когда утром она раздвинула шторы, комнату залил белый молочный свет. Литуня еще не проснулась. Ее светлые густые волосы рассыпались золотистыми локонами по подушке. В соседней комнате служанка готовила завтрак. Прежде чем пойти в ванную, Анна повернулась, вынула из ящика стола полученное вчера от адвоката письмо и еще раз внимательно прочитала его. Он сообщал, что развод уже получил юридическую силу, и поздравлял ее с окончанием процесса.
