Тадеуш Доленга-Мостович - Счастье Анны
Она не отозвалась, однако, ни словом.
Правда, когда-то в первые дни их знакомства она сама была ослеплена, очарована этой его удивительной интеллигентностью. Может, это и непоследовательно с ее стороны, но сейчас ей хотелось бы, чтобы он был обыкновенным серым человеком, чувствующим, мыслящим и просто работающим.
Он любил ее, и это не подлежало сомнению, но он мучился из-за того, что эта любовь требовала от него определенных, хотя и незначительных жертв, и прежде всего завоевания сердца маленького человека.
Варшава встретила их духотой плавившихся на солнце улиц. Насыщенный пылью воздух был тяжелым, от стен полыхало жаром, а из ворот тянуло сыростью.
Марьян никак не мог найти такси и поручил эту заботу носильщику. Вечер Анна провела за наведением порядка в своей квартире и устройством места для Литуни. Это так заняло ее внимание, что она даже не заметила отсутствия Марьяна; только когда ребенок уснул, она поднялась по лестнице и постучала в его дверь.
В шляпе и перчатках, так же как приехал с вокзала, он сидел на краю софы. На полу стояли нераспакованные чемоданы.
— Марьян, что с тобой? — испугалась она.
— Ничего, родная… Неврастения.
— Любимый, — она прижала его голову к груди, — нельзя тебе грустить. Я знаю, что моя любовь — это еще не все для тебя, но ты обижаешь ее своей грустью.
— Это правда, — печально подтвердил он.
— Нет, неправда, — рассмеялась она, притворяясь веселой, — я тебя понимаю и люблю. Знаешь что? Пойдем на ужин в «Оазит»!
— А Литуня?
— Уже спит.
— А это не опасно, оставлять ее одну?
Анну растрогала его забота о Литуне, и, хотя где-то внутри у нее пробуждались сомнения в искренности его внимания, она старалась скрыть это не только от него, но даже от себя. Она сообщила, что хочет посоветоваться с ним по поводу взятия бонны для ребенка. Обсуждение, конечно, как всегда, если речь шла о практических вещах, состояло в том, что Анна предлагала готовые проекты, расширяла их, меняла, критиковала и наконец приходила к решению, а Марьян кивал головой. Самое неприятное было в том, что Анна все чаще замечала его совершенное безразличие к этим делам и усилие, с которым он старался сконцентрировать на них свое внимание.
Что касается бонны, советоваться, пожалуй, было излишним. В любом случае следовало взять какую-нибудь по возможности интеллигентную девушку, которая бы занималась ребенком во время отсутствия Анны. Учитывая маленькую квартирку, бонна должна была быть приходящей.
На следующее утро Анна появилась в бюро около девяти и свой бокс застала закрытым. Курьер объяснил ей, что «заменяющая ее пани заведующая замыкает бокс неизвестно по каким причудам».
— Да? — удивилась Анна. — С сегодняшнего дня бокс будет снова открыт, потому что я возвращаюсь в него, а пани Стопиньская займет свое прежнее место.
— Дай-то Бог, — вздохнул курьер.
— Почему, Зигмунт, ты вздыхаешь? — улыбнулась она. — Или вы думали, что я уехала на другой конец света?
— Нет-нет… Только разное говорят…
Он потоптался на месте, стер ладонью несуществующую пыль на стоящем рядом столике и махнул рукой:
— А что я там знаю…
— Не понимаю, что ты хочешь сказать, Зигмунт? — нахмурила брови Анна.
— А то, чтобы дал Бог и вы усадили эту проклятую бабу, потому что из-за нее…
Он внезапно замолчал: быстрым, уверенным шагом вошла панна Стопиньская. Прежде чем поздороваться с Анной, она сказала курьеру:
— Зигмунт, вы снова не вывесили нового расписания движения. Прошу вас немедленно это сделать.
— Добрый день, — приветливо протянула ей руку Анна.
— День добрый, пани, — ответила панна Стопиньская со своей показной вежливостью, подавая жесткую ладонь.
— Такое замечательное лето, а мой отпуск закончился. Нужно приступать к работе.
Панна Стопиньская, казалось, не слышала ее слов и снова обратилась к курьеру, отдавая ему какое-то распоряжение, после чего вынула из сумки ключ, вошла в бокс, не обращая на Анну внимания, сняла перчатки, шляпу, открыла стол и стала доставать бумаги. Анна тоже сняла шляпу и, несколько озадаченная поведением подчиненной, сухо сказала:
— Передайте мне, пожалуйста, работу. Экскурсию в Палестину не отменили?
В эту минуту в бокс постучал один из сотрудников, пан Ясиньский, поздоровался и расписался на листе бумаги, лежащем на краю стола. Сверху листа виднелась надпись «Табель присутствующих» и дата. Ясиньский поклонился и вышел, уступив дорогу входящей панне Калиновской; за ней входили другие, подписывались и выходили. Манера, с которой они здоровались с Анной, была какой-то неестественной. Панна Стопиньская к некоторым сотрудникам обращалась с разными замечаниями, но в таком тоне, точно была не коллегой их, а начальником.
— Зачем же это нововведение с табелем присутствующих? — сказала Анна — Не нужно это. Я считаю его совершенно излишним.
— Возможно, но это указание пана директора.
— Я поговорю об этом с паном директором, а сейчас будьте так любезны сдать мне отчет о текущих делах.
Уже сам факт, что панна Стопиньская сидела в ее присутствии за столом, поражал своей наглостью, и Анна в душе решила поставить ее на место, когда неожиданно услышала:
— Сейчас у меня нет времени, много срочной работы.
— Что?!
— Повторяю, — спокойно процедила сквозь зубы панна Стопиньская, — у меня срочная работа. А что касается вообще туристического отдела и руководства им, обращайтесь к пану директору.
— Что вы хотите этим сказать? — побледнела Анна.
— Мне нечего вам сказать, — она пожала плечами и принялась за работу.
Негодованию Анны не было предела. Наглость этой бабы, этой омерзительной бабы просто невозможно было представить.
— Зато у меня есть что сказать! — взорвалась наконец Анна прерывающимся голосом. — Руковожу отделом здесь я и я являюсь вашим начальником, поэтому я желаю, чтобы вы отсюда тотчас же вышли.
