Дженнифер Блейк - Лесной рыцарь
На дальнейшие расспросы не осталось времени: послышались голоса мужчин, которые говорили громче обычного, чтобы предупредить о своем приближении, и две женщины поспешили одеться.
Беглецы зажгли небольшой костер, повесили над ним котелок с водой и стали подогревать на сковороде мясо. Пока Элиз и Маленькая Перепелка хлопотали вокруг костра, мужчины готовили убежище на ночь. Они согнули полукругом молодые деревца и накрыли их шкурами, а внутрь положили меховые подстилки. Украдкой наблюдая за их работой, Элиз увидела, что они строят два таких укрытия — на двоих каждое. На нее сразу нахлынули воспоминания, затеплилась слабая надежда, но она решительно и твердо подавила эти чувства, как если бы была индианкой.
Рено предложил Пьеру идти спать, вызвавшись первым нести охрану. Но Пьер сказал, что это несправедливо, и они решили бросить жребий. Первым выпало дежурить Пьеру, он взял свой мушкет и сел под деревом на некотором расстоянии от костра. Элиз вползла в шалаш и начала стягивать с себя бархатное платье, с досадой вспомнив, как легко было снимать костюм начезов. Когда, раздевшись догола, она юркнула под одеяло, до нее еще доносились тихие голоса Рено и Пьера. Через некоторое время они утихли.
Когда Рено лег рядом с ней, она не спала, несмотря на то что позади был тяжелый день. Он лежал совсем тихо, не шевелясь, как будто боялся ее разбудить. Тогда она заговорила, потому что уже не могла удерживать в себе то, что хотела сказать, и не хотела, чтобы он зря беспокоился, стараясь не шуметь.
— Сегодня утром ты не ответил на мой вопрос. Ты не поверил тому, что я рассказала?
— Как я могу в это поверить? Посуди сама: я же все время говорил, что люблю тебя. Зачем же мне было тебя отсылать?
— Я думала — может быть, из благородных побуждений…
Рено засмеялся:
— Ты слишком высокого мнения обо мне.
— Разве? По-моему, нет.
— Если бы ты знала меня так хорошо, как думаешь, у тебя не возникло бы сомнений. — Его голос звучал сурово. — Тебе следовало бы догадаться, что я никогда не отпустил бы тебя по своей воле.
— Даже ради моего блага?
— Нет, все равно не отпустил бы.
Элиз приподнялась на локте, глядя в темноте ему в лицо.
— Однако ты везешь меня в форт Сан-Жан-Баптист, а сам не предполагаешь остаться там.
— Кто тебе это сказал? А, Маленькая Перепелка…
— Но ведь это правда?
— А ты бы хотела, чтобы ради тебя я положился на милость французов? — сухо осведомился он.
«Я бы хотела, чтобы ты взял меня с собой». Эти слова звучали у нее в голове, но она не решилась произнести их. Слишком тяжело было бы ей услышать его отказ. Когда же она успела так полюбить этого человека? Когда?
— Но мы… мы ведь женаты, — начала она неуверенно.
— Только по обычаям начезов, без благословения священника. Это ничего не значит.
— И для тебя это ничего не значит?
Он пропустил этот вопрос мимо ушей.
— Я наполовину француз, наполовину индеец. В мирное время это не имело значения, но сейчас война, война между этими народами. Я покинул французов ради народа моей матери, и нет такого испытания, которое вернуло бы мне их благоволение. У меня нет никаких прав. Я враг, и не имеет значения, почему я им считаюсь. Сен-Дени может меня принять по старой дружбе, но только на несколько часов. А после этого что мне еще остается, как не уйти в леса?
— А как же я?
— Ты рождена для благ и удобств цивилизации. Я был не прав, когда увез тебя от всего этого. Было бы еще большей ошибкой удерживать тебя сейчас.
— Ты опять не оставляешь мне выбора, — прошептала Элиз.
— Что?
— Может быть, я предпочитаю остаться с тобой!
Рено замер в темноте рядом с ней. Прошло несколько долгих минут, прежде чем он заговорил с очевидным усилием:
— Это желание пройдет. Ты просто благодарна мне за то, что я защитил тебя, и, может быть, потому, что я…
— …научил меня любить.
— Просто помог тебе раскрепостить твои естественные желания.
В его голосе слышалась боль, Элиз могла поклясться в этом. У нее возникло ощущение, что он старается убедить не столько ее, сколько самого себя. Впрочем, это не имело особого значения, потому что одними словами никого ни в чем убедить было не возможно. Поэтому она протянула руку и коснулась его руки, а затем провела пальцами по его груди.
— Ты думаешь, что я испытываю только благодарность — и желание?
— Я знаю это, — ответил он, и голос его дрогнул. — Но сейчас, как и раньше, этого достаточно.
Он притянул ее к себе, крепко обнял, прижимая к своему сильному телу, как будто бы хотел впитать ее всю. Элиз приникла к нему, ужасаясь тому, что, может быть, это в последний раз. Что станет с ней без него? Неужели такую цену им придется заплатить этому жестокому миру? Когда-то она уже познала страх, что их ночь может оказаться последней. Теперь это чувство вернулось, усиленное стократ. Она хотела слиться с ним, почувствовать, что они соединены, неразделимы, две части целого.
Пламя охватившего их желания было окрашено отчаянием. Страх ожидавшей их неизвестности питал это пламя, а боль маячившей разлуки придавала желанию силу. Они искали друг в друге вечное утверждение жизни и радость недолгого забвения. Они обрели и то и другое в неистовом ритме страсти, соединившей их, но хотя тела их были слиты, дыхания смешались, а уста сомкнулись, оба знали, что все это ненадолго…
Восемь дней спустя путники добрались до форта Сан-Жан-Баптист. Его стены представляли собой прямоугольник с многогранными бастионами по углам. Укрепление было мощным, но все же не таким, как у начезов, прежде всего потому, что оно не было рассчитано на пушечный огонь. У форта был мирный вид, в открытые ворота свободно входили и выходили люди. Однако на брустверах стояли часовые в полной боевой готовности.
Когда пирога причалила и они вышли на берег, в воротах уже стоял отряд солдат, готовый встретить их. Высокий красивый человек с выправкой военного вышел вперед.
Несмотря на то что Рено много дней провел согнувшись над веслом, он шел к воротам, расправив плечи, двигаясь легко и даже грациозно. Пьер догнал его и пошел рядом, а Элиз и Маленькая Перепелка следовали за ними. Все свое внимание Элиз сосредоточила на ожидавшем их офицере. Это, наверное, и был комендант форта Луи Антуан де Сен-Дени.
Сен-Дени имел репутацию умного и справедливого человека. Он не следовал разорительной политике, предписывавшей торговать исключительно с далекой Францией, а делал вид, что не замечает, как колонисты с прибылью для себя ведут дела с испанцами в форте Лос-Эдес, расположенном от них на расстоянии шестидесяти миль. В этом не было ничего удивительного: ведь до того, как его назначили комендантом, он сам был торговцем. Его тесные связи с испанцами оказались полезны, равно как и его брак с красавицей Мануэлой, которая была внучкой испанского губернатора Сан-Хуана Батисто. Политика Сен-Дени по отношению к индейцам — начеточе, каддо и эдес — была справедливой и открытой, но в то же время он твердо управлял ими. Результатом этого была стабильность во вверенной ему части колонии. Находясь далеко от центра, он пользовался почти неограниченной властью и поступал так, как считал нужным. Однако при этом он был верным слугой короля.
