Дебра Дайер - Возлюбленная колдуна
Будь моей, Лаура. Сейчас и навеки.
— Это просто непостижимо! — Остин стоял на каменной террасе, протянувшейся по утесам позади дома его родителей, глядя на лежащую внизу долину. Из долины поднимался город, построенный его предками шесть тысяч лет назад. Храм и здания древнего Авилона были сложены из черных камней, в лучах солнца вспыхивали кристаллы, украшающие рельефные стены. — Как, черт побери, Фрейзер Беннетт сумел убедить правящий совет, что нет никакой нужды исследовать его память, чтобы узнать правду?
— Остин, у нас не было достаточных доказательств, чтобы оправдать такое вторжение в его разум. Ты должен понимать это не хуже меня. — Райс прислонился бедром к каменной балюстраде и посмотрел на сына. — Может быть, ты просто разочарован, что он не подвергся унижению?
— Возможно. — Остин улыбнулся, взглянув на высокого, широкоплечего человека, стоявшего рядом с ним. Хотя Райс Синклер был на тридцать лет его старше, он выглядел таким же молодым, как тридцатипятилетний Остин, его черные волосы не были тронуты сединой, кожа была гладкой и без морщин. Это была отличительная черта их народа, наследие прошлого, дар, который они сумели сохранить.
— Меня одолевают нехорошие предчувствия. — Остин прижал ладони к гладкому каменному парапету. — Хоть я очень не люблю Беннетта, но все же не уверен, что в Коннора стрелял именно он. Он чересчур боится силы Коннора, чтобы пытаться уничтожить его собственноручно, потому что он оказался бы в большой опасности, если бы потерпел неудачу.
— У тебя есть какие-нибудь предположения, кто покушался на Коннора?
— Я подозреваю нескольких людей — особенно одного. Но я не уверен, что могу что-нибудь сделать без доказательств, тем более теперь, когда Коннор ушел.
— Жалко. Прослушав твой отчет, совет выпустил открытое приглашение Коннору. Значит мы его уже не увидим. — Райс отвернулся, глядя через долину на руины древнего Авилова. — Очень жаль, что мне так и не довелось встретиться с этим юношей.
— Отец, он обладает способностью пробуждать в нас Силу. — Остин глубоко вздохнул, вдыхая аромат роз, плывущий из сада матери. Через несколько часов ему предстоит возвращение в холодный климат Бостона, но эти несколько мгновений он еще может наслаждаться теплом горного святилища. — Коннор мог бы научить нас стать такими, какими мы были когда-то.
— Как ты думаешь, почему он ушел?
— Когда я в последний раз говорил с ним, он не собирался покидать нас. — Остин прикоснулся пальцем к вставленному в черный камень парапета голубому аквамарину, сверкающему в лучах солнца. — Он сказал мне, что они с Лаурой Салливен поженятся.
— Ты не знаешь, что произошло между ними?'
— Подозреваю, что правда проложила между ними пропасть. — Из дверей балкона детской на втором этаже дома до них долетал детский смех — там сын Остина играл с близнецами, сыновьями его брата Делвина, под бдительным присмотром няньки. В последний раз, когда он заглядывал к ним, мальчики играли в кубики. — Коннор собирался рассказать ей о себе, сознаться в своем необыкновенном наследии.
— И похоже, правда пришлась ей не по душе.
— Похоже на то. — Остин повернулся к саду, протянувшемуся от дома до самого края утеса. Он смотрел на свою жену, гуляющую по саду с его матерью.
Зеленая шелковая туника Сары была подпоясана лентой, расшитой золотом и серебром; ветерок раздувал ее белые шелковые шаровары, когда она наклонилась, чтобы понюхать розовый цветок. Он вспомнил, в каком смятении находилась его жена, когда он впервые привез ее в Авилон. Как трудно ей было ужиться в этом далеком городе, так отличающемся от мира, который она знала. Но их любовь перебросила мост через пропасть. Их любовь исцелила раны, нанесенные обманами, которые оплели ее. Остин считал, что если любовь сильна, то она может перебросить мост даже через время.
— В тот день, когда Лаура Салливен сказала мне, что Коннор покинул Бостон, я ощутил в ней печаль, острую боль потери. Я уверен, что она любит его.
— Ты все еще собираешься присутствовать на их свадьбе? Остин кивнул.
— Может быть, Коннор вернется. Я не теряю надежды, что он найдет какой-нибудь способ заставить Лауру передумать.
— Я очень много думал о Конноре и его путешествии во времени. — Холодный ветерок взъерошил густые черные волосы Раиса, смотрящего на древний Авилон. — Я могу придумать единственное объяснение, как он узнал о Лауре Салливен.
— Какое же?
— Подумай сам, Остин. — Райс взглянул на сына, и в его сине-зеленых глазах вспыхнули озорные искорки. — Каким образом смертная женщина в Бостоне 1889 года может быть связана с чародеем из Ирландии 889 года?
Софи стояла у окна в своей гостиной, раздвинув шторы и вглядываясь в ночную тьму. Снег падал густыми белыми хлопьями, сверкающими золотом в свете фонаря, опускаясь на тротуар и мостовую рядом с ее домом на Пятой-авеню. Идет ли снег в Бостоне? Смотрит ли Дэниэл в окно своего кабинета, наблюдая за снегопадом?
Она отвернулась от окна, опустив штору, и тяжелая сине-голубая парча упала с шелестом, закрывая стекла. Склеить куски разбитой жизни оказалось труднее, чем она думала. Дом казался ей гораздо больше, чем раньше, — столько коридоров, столько комнат, и все пустые. Жить одной всегда было нелегко. Но сейчас, после того, как едва не сбылись ее мечты, дом казался ей тюрьмой.
Она опустилась на шератонский диван около камина, чтобы согреться у огня. Ее платье коричного цвета легло поверх белых роз на синей парчовой обивке. Улыбка появилась на ее губах, когда она взглянула на фотографию, стоявшую на круглом столике рядом с диваном, с которой на нее смотрела ее покойная тетя Миллисент.
— Хотелось бы мне, чтобы ты была здесь, — произнесла Софи, проведя пальцем по завиткам бронзовой рамки. Миллисент ушла из жизни три года назад, но Софи все равно скучала по этой женщине, которая стала для нее второй матерью.
— Выше голову, Софи, — прошептала она самой себе, подражая хриплому голосу Миллисент. — Радуйся тому, что у тебя есть. Забудь о том, чего ты лишилась.
Миллисент было отказано в счастье иметь детей. Приехав жить к старшей сестре своей матери, Софи стала для Миллисент дочерью, о которой та всегда мечтала. Миллисент была единственным человеком, которому Софи доверила свой секрет, ужасный секрет любви к мужу сестры.
— Забавно, не правда ли? — сказала она портрету. — Я считала Лауру дочерью, которая могла бы у меня быть. А теперь я даже не буду на ее свадьбе.
— Почему?
Софи вздрогнула при звуке глухого мужского голоса, тыльной стороной ладони сбив фотографию со столика. Портрет упал лицом на ковер. Она повернулась на подушке, глядя на человека, стоявшего в дверном проеме, — призрак из мечты, которая умерла в ее душе.
