Кэтрин Кинкэйд - В поисках любви
– Не надо, Эмма. Не отворачивайся. Умоляю, прости меня за то, что я не рассказал тебе о Лахри. Кто мог предвидеть подобную развязку? Я виню себя самого, а не тебя, не Сакарама, не того человека, который рассказал Лахри про нас с тобой. Случившееся – целиком на моей совести. Но то, что есть у нас, что нас связывает, – это такая мощь, такой магнит…
– Имя ему вожделение. Вожделение – не меньше, но и не больше. Не надо воображать того, чего нет.
– Ошибаешься, Эмма. Это нечто неизмеримо большее. Ты знаешь это и без меня!
Да, она это знала, но готова была умереть, только не признавать очевидное. Она отказывалась называть это любовью; это больше походило на одержимость. Она находилась во власти сильнейшего, испепеляющего желания, которому не могла воспротивиться. Лежа вот так в его объятиях, соприкасаясь с ним всем телом, она лишалась способности мыслить, а могла только чувствовать. Ее чувства были как накинутая на нее душная сеть, лишавшая свободы. Она могла бы покинуть Парадайз-Вью, но как освободиться от Сикандера? Он последует за ней, и где бы она ни находилась, найдет ее и будет обладать ею. Она принадлежала ему телом и душой.
– Останься со мной, Эмма. Дай мне еще один шанс. Дай шанс Индии! Отбрось память о неприятном, отбрось свою печаль. Оставь все это позади нас. Останься, Эмма, учи моих детей, учи меня. Позволь мне понять, как правильно тебя любить. Обещай, что останешься!
Ей почему-то было легче оттого, что сам он не дает ей обещаний. Она бы все равно им не поверила. Будущее не сулило никакой надежды, но, будь даже наоборот, ей не хватило бы отваги, чтобы строить планы и брать на себя обязательства… Однако для того чтобы его покинуть, тоже требовались отвага и сила, которых у нее не было. Уйдя от него, она стала бы в тысячу раз несчастнее.
– Хорошо, – прошептала она, признавая поражение. – Я останусь. Но только на время. Посмотрим, сможем ли мы быть вместе. Но ты взамен должен помочь мне найти Уайлдвуд! Я ведь за этим и приехала. Больше всего на свете мне хочется иметь собственный дом, землю, хочется независимости. Такова цена, которую я прошу за свое согласие остаться. Если у нас ничего не получится, у меня должен хотя бы появиться собственный угол.
– Ты же понимаешь, Эмма, что не сможешь жить одна в джунглях! К тому же Уайлдвуд тебе ни за что не найти. Цепляться за эти надежды – чистое безумие…
– И все же я попытаюсь. Дай слово, что ты мне поможешь. В противном случае я уезжаю. Слышишь, Сикандер? Я не останусь!
После длительного молчания он вздохнул и сказал:
– Хорошо. При первой же возможности мы отправимся на поиски. Надеюсь, ты не возненавидишь меня и не станешь осуждать, если мы ничего не найдем. Я заранее уверен, что так и будет.
– Я прошу твоей помощи, и только.
– Ты ее получишь. – Он медленно вышел из нее, растянулся рядом и по-хозяйски закинул на нее руку и ногу.
– А теперь спи, Эмма. Спи!
Эмма в изнеможении закрыла глаза и сразу уснула.
Утром ее разбудило хихиканье. Она испуганно открыла глаза и ощупала одной рукой кровать. Рядом никого не оказалось. Смех возобновился – совсем детский, озорной и ликующий. Натянув на грудь простыню, Эмма села и облегченно перевела дух: на ней была ночная сорочка. Ночью она ее так и не сняла, что было кстати: к ней пожаловали сразу двое гостей, прятавшихся в данный момент за красочной ширмой в углу.
За дверью раздался женский голос. Айя приоткрыла дверь и заглянула в комнату, после чего, кланяясь и бормоча извинения, вошла и огляделась. Эмма приложила палец к губам и указала кивком головы на ширму. Айя шагнула было туда, но Эмма покачала головой и жестом предложила ей выйти.
Айя повиновалась, пожимая плечами. Эмма спустила ноги с кровати, встала и на цыпочках двинулась к ширме. Дети выглянули из-за ширмы как раз в тот момент, когда она заглянула за нее с другой стороны. Виктория восторженно взвизгнула, выскочила из-за ширмы, подбежала к кровати и запрыгнула на нее.
Братишка последовал за ней. Они барахтались в постели, как игривые щенята, пока Виктория не шлепнулась на пол. Она скривила губы, готовая разреветься, но Эмма закрыла ей рот ладонью.
– Вставай, Виктория. И не плачь, ты сама виновата в этом. Девочка широко раскрыла глаза и встала. Эмма села на кровать рядом с Майклом и привлекла к себе Викторию.
– Очень рада, что меня навестили с утра такие милые зверюшки. Я все думала: когда вы пожалуете в гости? Сегодня – в самый раз.
Майкл наклонил голову набок, не сводя с нее глаз.
– Вы не уедете? – Его английский оказался вполне понятным. Эмма уже знала, что он может хорошо изъясняться на этом языке, тогда как его сестра не утруждала себя лишними усилиями. Судя по всему, она все понимала, но не желала говорить. Услышав накануне от Эммы, что с касторкой покончено, она даже не удосужилась ее поблагодарить.
– С чего ты взял, что я уеду? – Неужели дети были свидетелями вчерашней кошмарной сцены? Эмма не видела на ступеньках перед домом ни их, ни айи и полагала, что они были избавлены от этого зрелища.
– Вы сказали папе, что возвращаетесь в Калькутту, – Если судить по речи, то Майклу можно было дать больше его пяти лет. Оба ребенка превосходили своих сверстников умом, восприимчивостью и самообладанием. Эмма не удивлялась этому: на них не могла не влиять личность отца.
– Вы слышали, как я это говорила?
– Мы оба это слышали, правда, Виктория?
Девочка медленно и серьезно кивнула, подтвердив подозрение Эммы, что она все понимает, на каком бы языке при ней ни говорили.
– Я вас не видела. Где вы стояли?
– На своем балконе, прямо у вас над головой. Мы видели, как папа положил Лахри на скамью; потом сбежались слуги, и Сакарам проткнул насквозь дурного человека, предавшего свою «соль».
Эмма закрыла глаза и глубоко вздохнула. Разве можно допустить, чтобы эти дети и дальше росли в таком жестоком, варварском мире? Кто объяснит им вчерашние события, кто подскажет, что трудности можно устранять не только таким методом, как тот, который они наблюдали, стоя на балконе? Отец? Вряд ли.
Эмма вдруг поняла, насколько она необходима здесь, что не только один Сикандер нуждается в ней. Посадив Викторию себе на колени, она сказала:
– Я никуда от вас не уеду! Я решила остаться.
– Здорово! – Майкл просиял. – Если бы вы уехали, папа и айя настояли бы, чтобы мы опять глотали касторку. Как мы ее ненавидим! Правда, Виктория?
– Да! – Девочка тряхнула длинными шелковистыми волосами. – Терпеть не можем!
– Раз я остаюсь, вам больше не придется ее принимать. А теперь поговорим лучше о вчерашнем. Если у вас есть вопросы, я попытаюсь на них ответить.
– Почему Лахри позволила гадюке ее покусать? – выпалил Майкл. – Все знают, какие эти крейты ядовитые. Один укус – и смерть.
