Виктория Холт - Счастье и тайна
Теперь, когда все самые важные факты были у меня в руках, все начало совпадать. Выстраивалась цельная картина событий. Меня вдруг обуяла дикая радость по той простой причине, что желание, загаданное мной у Колодца в Несборо, сбылось: это был не Саймон.
— Но почему… почему? — вопрошала я.
— Его целью было в один прекрасный день поселиться в Ревелз. Еще бедным мальчиком он наблюдал, как туда приезжали гости. Как летом они ездили на пикники, зимой катались на коньках. Подглядывая в окна, он видел, какие балы устраивали в Ревелз. Он был одержим идеей попасть в Ревелз, потому что считал себя сыном сэра Мэтью и думал, что его место — там. Поставив перед собой эту цель, он понял, что единственный способ достичь этого — через Дамарис. Он хотел, чтобы она вышла замуж за Люка.
— Но как он мог с такой уверенностью рассчитывать на это?
— Моя дочь обладает редкостной красотой. Люк не мог не заметить этого. Их всегда сталкивали вместе. Может быть, доктор нашел бы способ настоять на этой женитьбе. Он проникал в тайные уголки человеческой души, чтобы затем использовать это в нужных целях. Например, он узнал о сэре Мэтью такие вещи, которые тот не хотел бы делать достоянием гласности… или что-то о миссис Грантли. Так что женитьба состоялась бы. Его не зря беспокоил Габриел. Габриел обладал хрупким здоровьем. Доктор сам поставил диагноз, решив, что у него больное сердце, — так же, как и у его матери. А может быть, у Габриела было здоровое сердце. Может быть, он просто подготавливал всех к его гибели… Я тоже знаю не все. Но когда Габриел женился на вас, он стал представлять для него угрозу. Он боялся, да так оно и вышло, что у вас может быть ребенок. Он решил, что Габриел должен умереть. Вы в то время еще не представляли для него интереса. И вот Габриел… умер.
— Да, теперь все это нетрудно домыслить, — мрачно заметила я. И вот перед моим мысленным взором предстала эта картина. Возможно, он заманил Габриела на балкон, или тот вышел туда по своей привычке делать так каждый вечер. Фрайди в этот раз уже не было, и она не могла предупредить его о надвигающейся опасности. И вот, когда он стоял там, убийца подкрался сзади, закрыл ему рот рукой, поднял его и перебросил через перила.
Самоубийство? Это казалось разумным объяснением.
Она сказала:
— Мы теряем время. Поверьте, больше я ничего для вас сделать не могу. Я помогла вам тем, что было в моих силах. Уезжайте немедленно в свой старый дом к отцу, Там вы будете в безопасности.
— Вам известно, что он что-то замышляет?
— Мы чувствуем это. Он очень зол в последнее время. Он с нами не делится, но, судя по его поведению, случилось что-то, что вывело его из себя.
Я знала, что это было. Он обнаружил, что исчезла ряса. И теперь он будет действовать, не теряя ни минуты. Я вспомнила, как он пришел на певческую галерею в рождественскую ночь, и подумала, что неизвестно, что могло бы тогда случиться со мной, если бы внизу в холле не оказались Саймон и Дамарис.
Теперь и мне передалось настроение матери и дочери. Я понимала, что действовать надо быстро. Не знаю, каким образом в этот раз он собирался расправиться со мной, — ведь у меня было столько доказательств его вины, — но я была уверена, что он дьявольски хитер и изворотлив.
— Уезжайте немедля, — умоляла меня его жена. — Не оставайтесь больше здесь. Он может вернуться с минуты на минуту. Если он увидит вас здесь и узнает то, о чем мы с вами говорили…
— Да, вы правы, — согласилась я. — Я уеду немедленно. Как мне благодарить вас за то, что вы мне рассказали? Я представляю, как нелегко вам было это сделать!..
— Не теряйте времени на благодарность. Пожалуйста, уходите, помните, он не должен видеть, как вы выходите из этого дома.
И я ушла. Покидая этот дом, я прошла мимо елей к воротам и в это время пыталась решить, как поступить дальше.
Нет, я не поеду в Глен Хаус. Я поеду в Келли Гранж. Но сначала я зайду в Ревелз — я хотела захватить с собой монашескую рясу. Мне не хотелось, чтобы кто-нибудь еще потом стал сомневаться, не страдаю ли я галлюцинациями.
Обуреваемая волнением, я спешила в Ревелз. Я была уверена, что все, что мне рассказали, — правда. Как я могла сомневаться в словах этой больной женщины? Ее страх говорил сам за себя. Кроме того, теперь, когда я узнала, кто является моим врагом, мне стало понятно, как он действовал и почему. Я вспомнила все с самого начала… когда Фрайди предупреждала нас, что в коридоре кто-то чужой, и просилась ее выпустить. На следующий день она пропала, я пошла искать ее, заблудилась, и домой меня проводил Саймон. Когда мы пришли, доктор Смит был уже у нас дома. Он мог слышать, как Габриел говорил, что собирается попросить для меня теплого молока. Возможно, он увидел, как служанка несет его наверх, и, объяснив ей, что я очень расстроена оттого, что пропала моя собака, он положил мне в молоко таблетку снотворного. Раньше я об этом как-то не задумывалась. Ведь в то трагическое утро никто из нас не мог думать ни о чем, кроме смерти Габриела. Теперь стало ясно, почему я так быстро заснула и спала в ту ночь так крепко.
И потом, ему ведь было так легко приходить к нам в дом и уходить когда ему вздумается, чтобы задернуть занавески у моей кровати, чтобы взять грелку из моей комнаты и повесить мою накидку на перила балкона.
Он мог входить в дом через тайный вход, и, если кто-то встречался ему на лестнице или в холле, у него всегда наготове было какое-нибудь вразумительное объяснение. Он, видите ли, беспокоился о здоровье сэра Мэтью… или Сары… а кроме того, и о моем здоровье тоже, и якобы зашел, чтобы убедиться, что все в порядке.
А Саймон? Надо было смотреть правде в глаза. Я думаю, что Дамарис с отвращением относилась к тому, чего добивался ее отец, — она совсем не хотела выходить замуж за Люка. И то, что я вначале приняла за любовь между нею и Люком, было просто ее желанием угодить отцу, которого она страшно боялась. А со стороны Люка это было естественным интересом к привлекательной девушке, да еще к такой красавице, как Дамарис. Разумеется, этот интерес со временем становился все сильнее. Но что касается Саймона… здесь было совсем другое дело. Я не верила, что какая-нибудь женщина может устоять перед мужским обаянием Саймона Редверза. Даже я — такая трезвомыслящая и разумная, какой я себя представляла — не могла противиться этому.
Надо постараться не думать о Саймоне. Вот Хагар — это мой друг, на нее можно положиться. Итак, я иду в Ревелз, беру из шкафа монашескую рясу и отправляюсь в Келли Гранж. Я попрошу Мери-Джейн собрать мне кое-какие вещи, и она потом сможет привезти мне их в экипаже. А мне придется идти пешком, так как никто, кроме Мери-Джейн, не должен знать, что я уезжаю.
