Виктория Холт - Счастье и тайна
Единственным человеком, с которым я могла обо всем поговорить, была Мери-Джейн. Но чем она могла помочь? Хотя в такую минуту я готова была обратиться к кому угодно. Может быть, пойти к сэру Мэтью, показать ему, что я нашла, и попросить, чтобы он послал людей осмотреть проход от дома до монастыря. А Рут? Можно ли было доверять Рут? В Рут я не была уверена и не удивилась бы, узнав, что она была если не зачинщиком в заговоре против меня, то, по крайней мере, в курсе всех его деталей. Сара? Но от нее ведь толку не добьешься! А Люк… Я все еще продолжала думать, что моим настоящим врагом был Люк.
А в общем, до конца я не была уверена ни в чем.
Я все пыталась найти решение своих запутанных проблем, когда вдруг заметила, что на полу у двери лежит конверт. Я поспешила поднять его. На нем ничего не было написано. Я открыла дверь, ожидая увидеть, что кто-то убегает по коридору. Но там никого не оказалось. Кто-то тихонько подсунул письмо мне под дверь. Спустя несколько минут я его заметила.
Прикрыв дверь, я распечатала конверт. Там был один листок бумаги, и на нем неровным почерком было выведено: «Немедленно уезжайте домой к отцу. Вам грозит большая опасность».
Я не могла оторвать глаз от этой записки. Почерк мне был не знаком, и я подумала, что кто-то специально писал корявыми буквами, чтобы невозможно было определить, кто это сделал. Под запиской не было подписи, на конверте не было адреса.
Кто же подсунул мне под дверь письмо? И что это значило? Неужели еще одна шутка?
Но этот кусочек бумаги был вполне осязаемым. Никто не мог бы в этот раз сказать, что я все это придумала.
Подойдя к окну, я выглянула на улицу. Сердце у меня гулко забилось в груди: я увидела, как от нашего дома поспешно удаляется фигура, и я узнала ее — это была Дамарис!
Но я все это время считала, что Дамарис участвует в заговоре против меня. Да и как я могла думать иначе, если она тогда была со мной рядом, видела монаха и потом заявила, что его не было?
Я оглянулась и посмотрела на записку. Я не допускала мысли, что она замешана в этом деле вместе с Саймоном. И все же положение дел становилось критическим. Факты говорили сами за себя: надо было посмотреть правде в лицо. В рождественскую ночь я видела их вместе, и то, что я почувствовала за их словами, глубоко поразило меня. Но я никак не могла поверить, что Саймон участвует в этом. Мой здравый смысл говорил мне, что это так, но, как ни странно, мое женское чутье отказывалось в это верить.
Кто-то послал Дамарис с запиской ко мне. Люк? Но он мог и сам это сделать. Доктор Смит? Я опять посмотрела на почерк, но поскольку я уже раньше видела, как он пишет, то пришла к выводу, что ни при каких обстоятельствах доктор это написать не мог.
Потом я вспомнила все подробности своего визита в их дом. Вспомнила больную женщину, его жену, из-за которой он так разочаровался в семейной жизни и с головой ушел в работу. Этот корявый почерк мог принадлежать той больной женщине, если она волновалась.
Положив записку в карман, я завернулась в теплую накидку и вышла из комнаты. Помедлив на лестнице возле певческой галереи, я открыла дверь туда и заглянула внутрь: может быть, там кто-нибудь прячется?
Но там никого не было.
Я спустилась вниз, прошла через холл и вышла из дома.
Дул резкий пронизывающий ветер, но я не обращала внимания на погоду. Я спешила прочь от дома, оглянувшись назад только раз — чтобы удостовериться, что за мной никто не идет. Никого не было видно, но у меня было такое ощущение, что из каждого окна за мной кто-то наблюдал.
Не останавливаясь, я дошла до дома доктора Смита. В этот раз он показался мне более мрачным, чем во время моего первого посещения. Жалюзи везде были опущены, и ветер свистел в елях, растущих около дома.
Я позвонила в колокольчик, и служанка впустила меня.
— Доктора дома нет, миссис Рокуэлл, — сказала она.
— Я пришла повидать миссис Смит.
Она удивленно посмотрела на меня:
— Я доложу ей, что вы пришли.
— Пожалуйста, передайте ей, что я очень хочу видеть се по важному делу.
Служанка как бы нехотя удалилась, а я осталась гадать, что мне придется делать, если миссис Смит откажется принять меня. Тогда я могу спросить, дома ли Дамарис, Я потребую у нее объяснений, я спрошу, не она ли приносила мне записку, я попытаюсь выяснить, почему она отрицала, что видела монаха и какую роль в заговоре против меня она играла и продолжает играть. Я не собиралась отступать. Мне нужна была правда — и немедленно!
Через несколько мгновений вернулась служанка.
— Миссис Смит примет вас, — сказала она. Я последовала за ней вверх по лестнице в ту комнату, где я уже была один раз.
К своему удивлению, в комнате ее матери я обнаружила Дамарис. Она стояла возле ее стула и, казалось, прильнула к ней как бы в поисках защиты. Миссис Смит выглядела еще более усталой и изможденной, чем в тот раз, когда я ее видела. Глаза ее казались огромными и горели каким-то непонятным огнем.
Она сказала тихим ровным голосом:
— Доброе утро, миссис Рокуэлл. Как хорошо, что вы зашли к нам.
Я прошла вперед и взяла ее протянутую руку. Дверь за служанкой закрылась, и мы остались втроем.
— Зачем вы пришли сюда? — торопливо спросила она. — Именно сюда вам ни в коем случае не следовало приходить.
Я вынула из кармана листок бумаги и протянула ей.
— Вы кому-нибудь показывали это? — спросила она.
— Никому.
— Зачем… почему вы пришли сюда?
— Потому что думаю, что эту записку написали вы и отослали ее мне. Я видела, как Дамарис выходила из нашего дома.
Она молчала.
Тогда я не выдержала и выкрикнула:
— Ведь это вы написали ее, разве не так?
Дамарис обняла одной рукой свою мать.
— Не волнуйся, — обратилась она к ней. Потом с вызовом посмотрела на меня: — Вы заставляете ее страдать.
Я ответила:
— Полагаю, что ваша мать могла бы помочь мне узнать, кто заставляет мучиться меня.
— Не беспокойся, детка, — сказала миссис Смит своей дочери. — Она пришла сюда, и это очень неразумно с ее стороны. Но она уже здесь, и надо подумать, что я могу сделать.
— Ты ведь уже и так…
— Ах, если бы она последовала моему совету!
— Какому совету? — требовательно спросила я.
— Уехать отсюда. Не откладывая отъезд ни на минуту. Немедленно вернуться в дом к своему отцу. Если вы этого не сделаете… будет слишком поздно.
— Откуда вы знаете?
— Я многое знаю, — устало ответила она.
— Скажите мне, это вы написали записку?
Она кивнула.
— Потому, что я знаю, что вам надо немедленно уехать, если вы хотите родить живого ребенка.
