Виктория Холт - Счастье и тайна
Я рано ушла к себе. Не прошло и пяти минут, как в дверь ко мне постучали.
— Войдите, — крикнула я, и вошла тетя Сара.
Она заговорщически улыбнулась мне и прошептала, как бы извиняясь за вторжение:
— Ты ведь интересовалась. Вот почему…
— О чем вы? — спросила я.
— Я скоро закончу его!
Я сразу же вспомнила наполовину вышитый гобелен, который она показывала мне в последний раз, когда я приходила к ней. Она наблюдала за мной. Ее лицо показалось мне очень мудрым.
— А можно мне посмотреть?
— Конечно. За этим я и пришла. Пойдем прямо сейчас?
Я не заставила себя ждать. Когда мы очутились в коридоре, она приложила палец к губам.
— Я не хочу, чтобы кто-нибудь услышал нас, — сказала она. — Они все еще в гостиной на втором этаже. Еще рано расходиться… для сегодняшнего праздника — второго дня Рождества. А тебе как раз хорошо — ты ведь рано пошла спать. Из-за своего положения. А другие…
Мы поднялись по лестнице и прошли в ее крыло. В этой части дома было очень тихо, и я поежилась — то ли от холода, то ли от недобрых предчувствий — не знаю.
Она вела меня в свою комнату с гобеленами, и видно было, что она волнуется как ребенок, которому не терпится похвастаться своей новой игрушкой. Она зажгла несколько свечей от той свечки, с которой она пришла, потом поставила ее и подбежала к шкафу. Достав холст, она, как и в прошлый раз, растянула его перед собой. Я не могла ничего разглядеть, но ясно было одно: пустая сторона теперь была чем-то заполнена. Я взяла свечу и поднесла ее поближе к холсту. И тут я увидела контуры рисунка.
Подойдя поближе, я разглядела: с одной стороны мертвые тела Габриела и Фрайди, а с другой стороны — легкий набросок карандашом. Здесь было изображено другое здание, было впечатление, что смотришь через зарешеченное окно в комнату, которая выглядела, как тюремная камера. В камере проглядывали неясные очертания женщины, которая что-то держала в руках. Меня охватил ужас, когда я поняла, что в руках у нее ребенок.
Я посмотрела Саре в лицо. При свете свечей все морщины и тени на ее лице исчезли. Она помолодела — более того, казалось, она была не от мира сего. Хотелось бы мне знать, какие тайны, какие желания скрываются за спокойным взглядом этих светлых глаз, которые иногда кажутся лишенными смысла, а иногда поражают своей мудростью…
— Надо понимать, что эта фигура изображает меня? — спросила я.
Она кивнула.
— Ты видела ребенка? Вот видишь, ребенок все-таки родился.
— Но, похоже, что мы с ним в какой-то тюрьме?
— Да, мне кажется, вы будете себя чувствовать там как в тюрьме.
— Тетя Сара, а где мы будем себя чувствовать, как в тюрьме?
— Там, — сказала она. — В этом месте.
Я поняла ее.
— Нет, уже все выяснилось, — объяснила я. — Это была ошибка. Доктор ошибся. И нечего больше думать об этом.
— Но на картине-то это есть, — настаивала она.
— Это потому, что вы не знаете, что произошло.
Она чуть обиженно покачала головой, и у меня опять возникло нехорошее предчувствие. Я ведь знала, что, неслышно передвигаясь по всему дому, она, оставаясь незамеченной, все видит и слышит. А потом в своей комнате старается во всех подробностях запечатлеть историю семьи Рокуэллов. Это является смыслом ее жизни. Поэтому она часами сидит над своими изумительными гобеленами. Здесь, в этой комнате, она царила, как богиня, снисходительно взирая на проделки своих подданных, а вне этой комнаты она была никем — просто бедная, чудаковатая Сара.
Я подумала, что было бы глупо — расстраиваться из-за фантазий, порожденных ее больным воображением.
— В тюрьме, — пробормотала она, — всегда должен быть тюремщик. Я вижу его. Он весь в черном, стоит спиной ко мне, но из-за капюшона я не могу разглядеть его.
— Монах! — беспечно подтвердила я, ведь теперь я о нем думала без страха.
Она подошла ко мне и заглянула в лицо.
— Монах рядом с тобой, Кэтрин, — сказала она. — Он поджидает тебя, чтобы схватить. Ты не думай, что он далеко. Он совсем рядом. И я вижу, как он приближается к тебе.
— Вы ведь знаете, кто он, — сказала я с упреком.
— Какая прекрасная сегодня ночь! — ответила она. — Звезды сияют, воздух такой морозный, Кэтрин, и с балкона открывается чудесный вид…
Я отшатнулась от нее.
— Вы правы, — сказала я. — Но здесь прохладно. Пойду-ка я в свою комнату.
— Подожди немного, Кэтрин…
— Я все-таки пойду.
Я подошла к двери, но она поймала меня за халат и не отпускала. Меня опять пробрала дрожь, на этот раз уже не от холода.
— Свеча, — сказала она. — Она тебе понадобится. Возьми мою.
Все еще не отпуская меня, она втащила в комнату, схватила одну свечку и сунула ее мне в руку. Я взяла ее и, высвободившись, поспешила по коридору, почти уверенная, что она пойдет следом за мной.
Очутившись в спасительном укрытии своей комнаты, я все еще не могла отбросить тревожные мысли. Бессвязные речи Сары не шли у меня из головы. Я была уверена, что за ними таился какой-то скрытый смысл.
Этой ночью я совсем растерялась. Мне так хотелось поделиться своими мыслями с кем-нибудь! И когда я видела Саймона, я невольно начинала вновь доверять ему и ничего не могла с собой поделать. Думаю, если бы я рассказала ему о том, что мне удалось подслушать и он предоставил бы мне правдоподобное объяснение происшедшего, я бы с готовностью поверила ему. Я готова была поверить любой версии, которую он мог бы высказать, лишь бы это сняло с него обвинение в убийстве Габриела и попытке покончить со мной и моим ребенком.
Этой ночью я поняла, что у меня не хватит смелости выслушать Саймона. Следовало пока воздержаться от разговоров с ним. Впервые я не доверяла своему здравому смыслу. Я была во власти чувств к этому человеку. В чем-то это казалось мне унизительным, но с другой стороны — это было восхитительно. Наверное, это и была любовь. И если до этого у меня были еще какие-то сомнения, то в эту ночь я окончательно поняла, что влюблена в Саймона.
На следующий день Саймон и Хагар уехали из Керкленд Ревелз. Я тепло попрощалась с Хагар и прохладно — с Саймоном. Он понял, что я к нему переменилась, и это, казалось, забавляло его. Я подумала: «Неужели он настолько циничен?» — и это не давало мне покоя.
Когда они уехали, я пошла к себе. Мне хотелось посидеть в тишине и продумать свои дальнейшие шаги. Я уже знала, что действовать надо было быстро — ведь вполне возможно, кто-то уже увидел, что рясы нет на месте.
Единственным человеком, с которым я могла обо всем поговорить, была Мери-Джейн. Но чем она могла помочь? Хотя в такую минуту я готова была обратиться к кому угодно. Может быть, пойти к сэру Мэтью, показать ему, что я нашла, и попросить, чтобы он послал людей осмотреть проход от дома до монастыря. А Рут? Можно ли было доверять Рут? В Рут я не была уверена и не удивилась бы, узнав, что она была если не зачинщиком в заговоре против меня, то, по крайней мере, в курсе всех его деталей. Сара? Но от нее ведь толку не добьешься! А Люк… Я все еще продолжала думать, что моим настоящим врагом был Люк.
