Дженнифер Хеймор - Признания невесты
Он разжал объятия и стал гладить длинные распущенные шелковистые волосы Серены, ласкал плечи, наслаждаясь бархатистой кожей.
Сколько времени прошло с тех пор, когда он трогал ее вот так? Две недели? Долгий срок.
Джонатан коснулся губами ее щеки – и так стало сладко… От ее кожи пахло солнцем, обещанием, а еще солью и морем.
Он заключил ее в объятия. Глаза ее были закрыты, и она снова поцеловала его в губы.
Он не пытался превзойти ее в выражении страсти, а скорее с той же силой отвечал на ее порывы, пока уже и сам не мог бы понять, кто из них отдает и кто берет, – сила взаимного притяжения обуревала обоих.
Джонатан наклонился, обнял ее и уложил на ковер. Серена прильнула к нему с такой силой, словно от этого зависела ее жизнь, и застонала, задыхаясь от восторга.
Он сорвал с нее юбки. Желание прикасаться к ее телу лишило его способности рассуждать разумно. Он должен был чувствовать ее, воздавая ей почести и руками, и устами. Больше ничего не имело значения. Серена здесь, она принадлежит ему. А он принадлежит ей. Она завладела его сердцем годы назад и никогда не отпускала его на свободу.
Джонатан разорвал пелерину, не обращая внимания на пуговицы, и стянул с Серены корсет. Он припал губами к ее груди и стянул с нее муслиновую нижнюю сорочку. Он жаждал целовать ее грудь.
И все же, когда грудь была полностью обнажена, Джонатан помедлил. Такая совершенная по форме, такая полная, увенчанная упругим розовым соском. С коротким стоном он обхватил его губами и пососал, услышав словно в отдалении вздох Серены.
Джонатан ласково погладил шелковистую кожу ее бедра. Каждый дюйм ее существа откликался на его прикосновения с энергией, которую он ощущал под пальцами и даже в окружающем воздухе.
Джонатан нащупал узелок ее подвязки и распустил. Ухватившись за верхний край чулка, он спустил его, потом снова повел пальцами вверх по бедру, пока не добрался до разреза в панталончиках и не накрыл ладонью мягкий бугорок между ног.
Она вздрогнула. Он тронул кончиком языка отвердевший сосок.
Кто-то постучал в дверь. Джонатан поднял голову и увидел, что дверная ручка повернулась.
– Убирайтесь! – резко заявил он.
Молчание. Он поглядел на Серену. Ее большие серые глаза взирали на него.
– Пожалуйста, – прошептала она.
Джонатан сомневался, что она обратила внимание на происходящее за дверью. Это было в ее духе.
Он сосредоточился на том, что видел у нее между ног, на пушистом гнездышке светлых кудряшек, прикрывавших ее сладкую пещерку. Раздвинул ее ноги. И она открылась ему, позволив увидеть розовую чашу своей женской сути.
– Пожалуйста, – повторила она.
Он перевел взгляд на ее лицо. Оно пылало румянцем, а глаза были словно серое море, в котором он мог утонуть.
– Я буду любить тебя, – произнес он, хотя едва мог говорить. В комнате было слишком мало воздуха. Он коснулся кончиком пальца входа в ее лоно, как бы поддразнивая, и Серена резко выгнулась от этого прикосновения. – Так, как я всегда этого хотел.
Он приблизил голову к ее нежному бутону и кончиком пальца попытался раздвинуть мягкие розовые лепестки, прикрывающие вход в манящую глубину.
Серена охнула, застонала, попыталась отодвинуться. Он крепко удерживал ее бедра, прижимаясь губами к ее телу, распаленный, готовый к соитию.
Она вцепилась ему в волосы. Джонатан, обхватив ее бедра, словно одержимый вбирал в себя все ее сокровенные тайны, до тех пор пока они не проникли ему в кровь. Он понял, что Серена любит его, потому что вся она содрогалась, со стонами повторяя его имя снова и снова.
Бедра Серены обхватили его плечи. Он продвинул в нее один палец, потом и второй, продолжая осыпать поцелуями.
Серена изогнулась, вскрикнула, задыхаясь, с трудом выговорила его имя.
Дрожь утихала. Только фаллос Джонатана пульсировал, как бы требуя завершения акта. Джонатан убрал пальцы, но губы его двигались неустанно, целуя внутренние стороны раздвинутых бедер Серены. Она погладила его по голове, с нежностью на этот раз, и когда Джонатан наконец улегся рядом, он увидел, что веки ее опущены.
– Скажи, что не оставишь меня, – прошептала она, прижав ладони к его щекам и широко раскрыв глаза, которые теперь так и сияли.
– Я никогда не оставлю тебя, Серена.
– Не будешь изменять мне?
– Никогда.
Джонатан посмотрел на ее губы, ярко-алые и припухшие, на носик в веснушках, на серые глаза, на ресницы, влажные от слез.
– Я хочу только тебя, – прошептал он. – Навсегда.
Одинокая слезинка скатилась у нее по щеке.
– Я думаю, что ты убьешь меня, Джонатан Дейн.
– Нет, – успокоил он ее. – Я сделаю тебя счастливой. Ничего иного я больше не желаю. – Он поцеловал ее в глаза, в кончик носа. – Ты такая красивая.
– Я хочу тебя, – пролепетала она, опуская веки. – Только тебя. Даже если это меня убьет. Я ничего не могу с этим поделать. И никогда не могла. Даже тогда, когда понимала, как я глупа.
– Ничуть ты не глупа. Ты моя, а я твой, и я стану доказывать тебе это снова и снова.
Джонатан покончил с последней пуговицей на своих панталонах, привстал на коленях и прижал Серену к себе. Он целовал ее нежную шею, подбородок, сложившиеся в улыбку пухлые губы, изо всех сил стараясь не упустить возможность довести до конца порыв страсти.
– Ты примешь меня, Серена?
Ее грудь всколыхнулась от беззвучного смеха.
– На охапке сена, в конюшне, на балу у герцогини, у тебя в гостиной, – заговорила она негромко. – Я никогда не могла отказать тебе, правда?
– Хорошо. – Он обхватил ее за ягодицы и прижал к себе. Осыпая поцелуями, Джонатан подобрался к ее обнаженным грудям, таким белым, таким полным и тяжелым. Он подхватил одну, осторожно взвесив на ладони, и потрогал пальцем розовый сосок. Серена втянула воздух.
Джонатан лизнул молочно-белую плоть. Такую прекрасную. Такую нежную, но упругую, такую теплую и сладкую. В то время как Джонатан ласкал одну грудь губами, свободной рукой поглаживал вторую, дразня одним пальцем розовый сосок, пока тот не отвердел.
Серена пролепетала что-то невнятное. Тогда он приподнял обе груди, щекоча языком тугой сосок одной из них.
Он осторожно уложил Серену на ковер и сам бережно опустился на нее.
– Я хочу тебя сильно, до боли. Ты чувствуешь это?
– Да.
Она обняла его, удерживая крепко и прижимаясь грудью к его груди.
Он осторожно отодвинул юбки Серены, которые лежали на полу, а свои башмаки и панталоны бесцеремонно отшвырнул подальше. Отвел с ее лица выбившуюся из прически прядь и произнес:
