Дженнифер Хеймор - Признания невесты
– Буду, – прошептала она. – Я выйду за тебя замуж.
Он весь встрепенулся, потом подхватил ее на руки, усадил на краешек дивана прямо перед собой и опустился перед ней на колени.
– Я хочу услышать, как ты говоришь это. Скажи, что станешь моей женой.
Джонатан стоял перед ней на коленях, смотрел на нее снизу вверх своими синими глазами, словно она была для него самой главной, самой важной в мире. Бесценной.
Она была. И он тоже был для нее самым главным. Бесценным.
Серена никогда не переставала любить его. В долгие годы разлуки она пыталась прогнать от себя это чувство, забыть о нем. Однако ее любовь к Джонатану неизменно оставалась в сердце. Да, она затаилась на время, это так, но то было лишь ожидание возможности заявить о себе.
И заявить о том всему миру.
Когда они в этот день занимались любовью, Джонатан раскрепостил ее сердце, сделал его свободным. Теперь она ничего не боялась. Она уверовала в его любовь. Он любил ее всегда. И она любила его.
Контролируя себя, она улыбнулась, на секунду зажмурилась и заговорила с небольшими запинками:
– Я выйду за тебя, Джонатан. Ничего в мире не хочу так сильно, как стать твоей женой.
Он поцеловал ей руку.
– Мы обвенчаемся, как только это станет возможным.
Она поняла, что он имеет в виду: им придется подождать, пока утихнет скандал, вызванный разрывом ее помолвки с Уиллом.
– Я хочу, чтобы ты стала моей графиней самым респектабельным образом.
Он отступил на шаг назад, окинул ее взглядом с головы до ног и улыбнулся с лукавинкой.
– В чем дело?
– Тебе не кажется, что в настоящий момент мы с тобой выглядим не слишком респектабельно? Мы находимся у меня в гостиной. Верхняя половина моего тела обливается потом, а нижнюю я едва не отморозил. Со мной на диванчике дама, ее чулок обмотал ей лодыжки, корсаж съехал набок, а юбка задралась до самой талии.
Серена усмехнулась.
– Я настоящий дикарь, – продолжал он. – Мне бы следовало отнести тебя наверх и заняться любовью благопристойно. Со всеми удобствами. В постели.
Она погладила его по руке.
– Ладно, я не могу сказать «нет». Ведь я обещала, что ты можешь обладать мною где угодно.
– И в любое время.
– …и в любое время.
– В алькове над бальным залом. В моей гостиной в самый разгар дня.
– Где угодно. В любое время.
Посмеиваясь, они постарались одеться как можно благопристойнее. Подвязки были разорваны, поэтому Серена сбросила с себя туфли и один чулок. Пелеринка находилась в безнадежном состоянии, платье порвано на спине, а большинство пуговиц отсутствовало. Когда он пытался кое-как прикрыть корсажем ее грудь, кто-то постучал в дверь.
– Убирайтесь прочь, – приказал Джонатан.
– Прошу прощения, милорд, – послышался в ответ сдавленный голос из-за двери, – но у нас тут такая ситуация…
Джонатан и Серена переглянулись.
– Что за ситуация? – спросил Джонатан.
– Э-э, да, милорд. Здесь леди Олкотт, милорд, и она требует, чтобы ее впустили.
– Твоя тетя явилась тебя спасать, – заметил Джонатан.
Губы у него дрогнули, и он вдруг захихикал. Ясно было, что он намерен сообщить слуге, что впустит тетю Джеральдину.
– Ты хочешь показаться ей в таком виде? – со страхом спросила Серена.
Она посмотрела на порванную юбку, потом на измятую рубашку Джонатана. Он оставил свой жилет и смокинг на полу, вкупе с ее пелериной, одним чулком, шляпкой, своими башмаками и ее туфлями, а также целой кучкой шпилек. Оторванные пуговицы рассыпались по всему ковру.
Ее тетка увидит все это.
– Что мы ей скажем? – прошептала Серена. – Она будет вне себя!
– Мы справимся. – Джонатан ослепительно улыбнулся. – Ты и я можем все преодолеть, когда мы вместе!
Невозмутимый дворецкий распахнул дверь перед тетей Джеральдиной, которая, сделав один шаг, замерла на месте при первом взгляде на беспорядок в комнате, и челюсть у нее отвисла от величайшего изумления. До того как она обрела дар речи, лицо у нее сделалось темно-багровым.
– Что, во имя Господа…
После этого рот ее оставался открытым, словно она собиралась еще что-то сказать, но слова, увы, не шли у нее с языка. Серена почувствовала, что щеки у нее горят, и выпрямилась. Так и следует ей держаться. Упаси ее Боже от чувства стыда, которое она так долго испытывала постоянно.
– Скажите мне, что это не ураган и не тайфун перевернул все здесь вверх дном и сорвал с вас всю одежду за исключением самой интимной.
– Увы, нет, – невозмутимо ответил Джонатан. – Погода была весьма терпимой, миледи.
Холодный как лед взгляд тети Джеральдины остановился на Серене.
– Ты, – обратилась к ней тетушка также ледяным тоном, – такая же пустышка, как твоя сестра.
Рука Джонатана крепко сжала руку Серены, а в голосе у него прозвенела сталь, когда он произнес:
– Прошу вас выбирать выражения, мадам. Ни Мэг, ни ее сестра никогда не были пустышками.
Тетя Джеральдина проигнорировала услышанное.
– Я поддерживала дочерей моей сестры ради того, чтобы она приобрела респектабельность благодаря своим детям. Но ведь это правда, не так ли? В ваших жилах течет кровь вашего отца. Ирландская кровь.
Последние два слова она произнесла так, словно выплюнула яд.
Серена ощетинилась:
– Мой отец не имеет к этому никакого отношения. Он был в высшей степени порядочным человеком.
Тетя Джеральдина, вечно опасавшаяся, что ее подслушают, переступила порог и, захлопнув за собой дверь, вышла на середину комнаты. Вслед за тем она подступила к Джонатану и Серене, скрестив руки на груди, и уставилась долгим взглядом на их соединенные руки.
– Извольте объясниться, вы оба. – Она смерила Серену повелительным взглядом. – Ты помолвлена и должна скоро выйти замуж, сударыня.
– Нет, тетя. Уже нет.
Тетя Джеральдина побледнела.
– Что такое?
– Мы с капитаном Лэнгли решили расторгнуть нашу помолвку.
Тетя Джеральдина сощурилась.
– Должно быть, он узнал, кто ты есть.
Серена замешкалась с ответом, но Джонатан поспешил ей на помощь:
– Ничего подобного, миледи. Решение было обоюдным и дружеским. Более того, Лэнгли поддерживает нас обоих.
Пожилая леди нахмурилась.
– Вот как? Он вас поддерживает? Признаться, я никогда не могла понять, почему этот джентльмен так настойчиво добивается дружбы с вами, Стрэтфорд. А в данном случае вы заверяете, будто он одобряет вашу греховную связь с моей племянницей, а этому я уж никак не могу поверить.
