П. Паркер - «Великолепный век» Сулеймана и Хюррем-султан
Глава 91
Хафса стояла в прохладной тени у себя на балконе и смотрела сквозь резную решетку на террасу и дворцовый парк. Она мелкими глотками пила шербет, любуясь игрой солнечного света на мраморных плитах двора. Весной в ее дворе все расцвело, внизу пестрели тюльпаны. Услышав эхо шагов, она посмотрела, кто идет внизу, и улыбнулась, увидев Сулеймана, который вышел из-за колонны и поднялся на террасу. Он сел на краю фонтана, снял туфли и опустил ноги в воду. Большая рыба подплыла к нему из-за кувшинки и ткнулась в ногу. Хафса внимательно и с удовольствием слушала, как ее сын что-то мурлычет себе под нос. Голос у него был низкий и мелодичный. Прижав руку к груди и прислонившись головой к решетке, она радовалась счастью сына. Вот кто-то мелькнул за колонной… Хафса увидела Давуда. Тот подошел к Сулейману и сел с ним рядом. Валиде-султан, не переставая улыбаться, подумала: «Будь осторожен, красавчик. Дари моему сыну то, что он желает, но ради Хюррем…»
Ее отвлек шорох за спиной. Она быстро села на диван и отпила шербета.
— Не прячься в тени, как змея, — беззаботно проговорила она. — Я сразу чую твой мускусный запах, которым не обладает ни один из моих евнухов.
Ибрагим вышел из тени и направился на прохладный балкон. Сгорбившись на полу, он прислонился спиной к перилам и уставился на валиде-султан поистине змеиным взглядом. Хафса, делая вид, будто ничего не замечает, по-прежнему смотрела в парк, лаская края кубка губами.
«Я должна обращаться с этой коброй осторожно. Как мангуст. Я должна подыгрывать ему до тех пор, пока не буду готова к смертельному броску. Какое-то время придется играть по его правилам. Пусть думает, что он одержал надо мной верх…»
— Итак, Ибрагим, ты осмелился еще раз просить моего совета?
Великий визирь кивнул.
— Мы потерпели поражение в Вене, — заметила Хафса, — но Сулейман и Османская империя по-прежнему считаются самыми могущественными на земле.
Ибрагим молчал.
— Мустафе, сыну Сулеймана от Махидевран, уже пятнадцать лет; через месяц, после обрезания, он станет мужчиной. Янычары уже сейчас готовы носить его на руках… По-моему, его они любят больше, чем даже Сулеймана или… тебя.
— Он еще мальчик, а мальчиками легко управлять.
Хафса метнула на него пламенный взгляд и в гневе встала.
— Держи свои мерзкие губы подальше от Мустафы! Мой внук еще не испорчен такими, как ты.
— Да неужели? — насмешливо ответил Ибрагим. — Я знаю нескольких молодых янычар, которые пользуются его особым расположением; не обходит он вниманием и юношу, сына одного купца…
Хафса откинулась на диванные подушки.
— И все же пусть сам найдет свой путь в жизни и в удовольствиях. Ты красив, Ибрагим, не отрицаю, но тебе уже тридцать пять. Для него ты старик…
«У яда этого змея привкус мускуса. Он стремится достичь верховенства в том числе и в постели…»
Валиде-султан похлопала по сиденью рядом с собой, приглашая Ибрагима сесть на диван.
— Держись от мальчика подальше, и я дам тебе все, чего ты желаешь. Сулейман по-прежнему беззаветно верит тебе, но, если с ним что-то случится, Мустафе понадобится такой великий визирь, как ты, который будет руководить империей и продолжит его завоевания. Ты прекрасно все понимаешь! Так как ты не ведешь свой род от пророка Мухаммеда, тебе нужно семя дома Османов, чтобы по крайней мере было на чем основывать свои притязания.
Ибрагим кивнул, поглаживая свой гладко выбритый подбородок.
«Должно быть, считает, что очаровал и меня, — подумала Хафса, медленно распахивая халат и обнажая грудь. Она пристально следила, как Ибрагим попадается в ее ловушку и опускает лицо, чтобы поласкать сосок губами. — Он сладко соблазняет, но он подлый змей, который окончит свои дни на мусорной свалке!»
Ибрагим лизнул ее сосок — не спеша, смакуя. Затем спустил с плеча Хафсы халат и принялся за ее вторую грудь.
В глаза ему ударили лучи, идущие от огромного сапфира, висящего на цепочке между грудями. Он ласкал губами грудь и живот Хафсы, а она, откинувшись на подушки, продолжала мелкими глотками пить шербет. Когда Ибрагим добрался до средоточия ее женственности, завлекшего одного султана и давшего жизнь другому, Хафса глубоко вздохнула и стала ласкать свою грудь. Ибрагим развязал кушак на своем кафтане и сбросил его на пол. Затем, навалившись на валиде-султан, он проник в то место, откуда, как она точно знала, ему больше всего на свете хотелось бы появиться на свет. Он с силой снова и снова входил в Хафсу, а она позволяла ему делать с собой все, что он пожелает.
Пристально наблюдая за ним, она улыбалась всякий раз, как он смотрел на нее. Несмотря на царящую на балконе прохладу, Ибрагим вспотел от усилий. «Я хотя бы получаю удовольствие от шербета», — подумала Хафса, отпивая из кубка. Она провела пальцами по его длинным волосам, дернула за них, зная, что боль сейчас доставит ему удовольствие. Когда в нее полилось его семя, ей стало жарко. Но она все так же продолжала пить шербет и пристально наблюдать за ним. Наконец обессиленный змей рухнул на пол у ее ног. «Как любой другой мужчина, ты думаешь, что одерживаешь верх над нами, женщинами, благодаря длине и толщине своего достоинства. Но как быстро все это сморщивается до твоей природной убогости… Как ты глуп! Как глупы на самом деле все мужчины!»
Пока Ибрагим, тяжело дыша, приходил в себя, Хафса встала и подошла к резной решетке, чтобы посмотреть сверху вниз на Сулеймана. Он сидел, обвив рукой талию Давуда. Она улыбнулась. «Не волнуйся, сын мой. На время змей обезврежен».
Глава 92
Стамбул полнился возбуждением; начались празднества по случаю обрезания шехзаде, которые должны были продлиться целый месяц. Снова повсюду вырыли огромные ямы, и по улицам поплыл аромат жареного мяса, который смешивался со сладкими запахами гашиша и вина. Дни заполнялись спортивными состязаниями и увеселениями, ночи — фейерверками, привезенными с Востока. Четыре фаворитки с детьми на время переехали из Топкапы во дворец великого визиря, откуда открывался живописный вид на Ипподром.
Хюррем с другими тремя фаворитками, валиде-султан и Хатидже сидели в роскошном шелковом шатре, который воздвигли ради их удобства и уединения в дворцовом парке. Шелк был расшит золотыми и серебряными тюльпанами и розами. Шесты, которые поддерживали полотнища, были изготовлены из чистого золота по эскизу самого султана. У Хюррем захватило дух от зрелища, которое предстало их взорам. Она понимала: шумные праздники хотя бы на время заставят забыть о военных неудачах на севере. Ненадолго отвернувшись от Ипподрома, она залюбовалась красивым парком, окружающим дворец великого визиря. Не в первый раз она заметила мраморные статуи Аполлона, Артемиды и Геракла, которые Ибрагим приказал поставить среди клумб. Она ничего о них не сказала, зная, что Хафса уже поднимала эту тему.
