П. Паркер - «Великолепный век» Сулеймана и Хюррем-султан
Давуд шел рядом с его стременем вместе с другими телохранителями. Он следил, чтобы никто из них не видел распухшей ноги Сулеймана и ненароком не коснулся ее.
Процессия долго двигалась по бульварам и остановилась у Айя-Софии. Сулейман вошел в мечеть; Давуд не отходил от него ни на шаг. Он помог султану сесть на землю, поддерживая его на коврике, куда тот опустился для молитвы. Сам Давуд тоже прижался губами к полу и возблагодарил Аллаха за то, что они остались живы. Двадцать тысяч янычар лежали под главным куполом, и еще больше распростерлось в боковой и верхних галереях. Призыв муэдзина эхом разносился под высокими сводами.
Они провели много часов в молчаливой молитве и размышлениях.
Без звука Сулейман повернул голову и пристально посмотрел на Давуда. Он увидел, что по лицу его друга текут слезы и падают на молитвенный коврик. Сулейман долго смотрел на Давуда. Наконец тот обернулся к нему и открыл глаза.
— Благодарю тебя, — одними губами произнес султан.
Давуд с трудом кивнул, но Сулейман разглядел признаки неуверенности на лице друга. Он и сам гадал, что принесут грядущие дни в Топкапы.
Как только процессия благополучно прибыла за ворота Третьего двора Топкапы и скрылась с глаз подданных, два ичоглана помогли султану спешиться и отнесли его в личные покои. Давуд следовал за ним по пятам. Ичогланы передали султана двум черным евнухам, которые отнесли его в гарем, к фавориткам. Давуд остался у дверей, в толпе мавров. Путь дальше ему был заказан.
— Сулейман! — воскликнула Хюррем, которая ждала в коридоре Золотого пути. Она нежно поцеловала ему руку и крепко сжала ее, когда евнухи внесли его во Двор фавориток.
— Отнесите меня в хамам моих фавориток, — велел султан евнухам-носильщикам.
Хюррем, Гюльфем, Ханум и Махидевран последовали за ним в прохладную раздевалку. Женщины побледнели, заметив, как лицо их любимого исказилось от боли.
— Оставьте нас, — приказал султан евнухам и по очереди улыбнулся каждой фаворитке. Он посмотрел на Хюррем и залюбовался ее неувядаемой красотой. «Неужели ты в самом деле не догадываешься о том, что твой первый любимый стоит в нескольких шагах от моих покоев? Нет, для этого ты слишком умна».
Хюррем опустилась на колени у ног Сулеймана и улыбнулась своему господину. Он протянул руку, и она нежно прижала ее к своей щеке. Гюльфем и Ханум распахнули полы его кафтана и дружно ахнули, увидев под шелком и дорогим шитьем грязные, окровавленные бинты.
Сулейман поморщился от боли, схватившись за ногу и прикусив губу. Женщины закричали; слезы выступили у них на глазах.
Бережно, медленно они сняли со своего господина верхний кафтан и помогли ему размотать повязки. От бинтов пахло смертью; они прилипли к коже. Гюльфем заохала, но руки ее ловко принялись отделять от кожи куски задубелых повязок. Увидев почерневшую ногу Сулеймана, она горько заплакала. Все поняли, что Сулейману очень больно. Грудь его запала, нижние ребра торчали. Все его тело покрывали шрамы и кровоподтеки. Мучнистого цвета, отекшая нога перепугала фавориток. Они медленно отвели Сулеймана в главный зал хамама. Усадив его на мраморную плиту посередине, они полили его подогретой водой и стали нежно смывать с него грязь и запах смерти.
Слезы навернулись на глаза Махидевран, когда она провела губкой по раненой ноге Сулеймана. Она осторожно погладила ее и хотела было вычистить грязь из-под ногтей на его ногах. Сулейман невольно вскрикнул: острая боль пронзила ногу. Махидевран застыла от страха. Когда султан лег на мраморную плиту, а фаворитки окружили его, Хюррем осмотрела его бедро и пах. Она ощупала его мужское достоинство и мошонку. Озабоченно заглянула ему в глаза. Сулейман в ответ лишь улыбнулся:
— Не волнуйся, дорогая. Через несколько недель отдыха мой меч снова будет готов ко всему, что ты предложишь.
Хюррем печально улыбнулась. Махидевран нахмурилась и сжала палец на ноге Сулеймана, отчего он снова поморщился.
Женщины продолжали ухаживать за своим господином, покрывая его тело слоями лечебной грязи, травами и бальзамами. Затем они велели евнуху принести кальян, чтобы уменьшить боль их султана.
Сулейман не выходил из гарема почти три луны; он радовался нежности и ласковым прикосновениям четырех женщин. Каждый день они заботливо мыли и очищали его тело; покрывали его сладко пахнущими припарками и угощали изысканным мясом и сладостями. Кальян всегда находился рядом с ним. Вскоре султан пошел на поправку. Наконец он смог ходить без посторонней помощи и стал гулять по двору, к нему вернулся здоровый румянец. Почти все вечера он проводил в тихих беседах с Хюррем и Хафсой. Ничего от них не скрывая, он находил успокоение в их словах утешения и мудрости.
К восходу первой летней луны к султану вернулось хорошее расположение духа. Он начал выходить за пределы гарема.
— Солнце ярко сияет, несмотря на мрак прошедшей зимы, — сказал он Хюррем. — Пожалуй, сегодня я поеду на охоту. Может быть, мне удастся подстрелить оленя, который украсит наш сегодняшний пир.
— Возьмешь ли ты с собой своего ичоглана Давуда? — спросила Хюррем.
Сулейман резко обернулся и посмотрел на нее в упор.
— Почему ты спрашиваешь? — с трудом проговорил он.
Хюррем покраснела и потупилась.
— Ты сам говорил, господин… — запинаясь, начала она. — В своих письмах ты не раз замечал, что он дарит тебе утешение после гибели Тугры. Только и всего, господин.
Сулейман пристально смотрел на нее. Она по-прежнему не поднимала головы. Он поднял пальцами ее подбородок и посмотрел ей в глаза:
— Тюльпан мой, Давуд больше не мой ичоглан. Мне больше не требуются его услуги в этом качестве.
— Вот как, — с невозмутимым видом произнесла Хюррем. — Тогда пусть твоя охота будет удачной, мой любимый!
Сулейман наклонился к Хюррем и поцеловал ее в губы, пытливо глядя ей в глаза.
«Ты знаешь. Не можешь не знать… — Он продолжал смотреть на стоящую перед ним красавицу. — Но ты не должна ничего знать, мой тюльпан; иначе у меня не останется иного выхода и придется казнить моего… нашего… сладкого друга».
Султан быстро вышел, не смея обернуться к своей фаворитке и заметить слезы у той на глазах или какой-то другой знак, показывающий, что ей известно о существовании Дариуша и о том, как близко он находится к самому султану и к его гарему. Евнухи плотно закрыли за ним дверь.
Только тогда Хюррем заметила, как сильно дрожат ее руки.
Глава 91
Хафса стояла в прохладной тени у себя на балконе и смотрела сквозь резную решетку на террасу и дворцовый парк. Она мелкими глотками пила шербет, любуясь игрой солнечного света на мраморных плитах двора. Весной в ее дворе все расцвело, внизу пестрели тюльпаны. Услышав эхо шагов, она посмотрела, кто идет внизу, и улыбнулась, увидев Сулеймана, который вышел из-за колонны и поднялся на террасу. Он сел на краю фонтана, снял туфли и опустил ноги в воду. Большая рыба подплыла к нему из-за кувшинки и ткнулась в ногу. Хафса внимательно и с удовольствием слушала, как ее сын что-то мурлычет себе под нос. Голос у него был низкий и мелодичный. Прижав руку к груди и прислонившись головой к решетке, она радовалась счастью сына. Вот кто-то мелькнул за колонной… Хафса увидела Давуда. Тот подошел к Сулейману и сел с ним рядом. Валиде-султан, не переставая улыбаться, подумала: «Будь осторожен, красавчик. Дари моему сыну то, что он желает, но ради Хюррем…»
