Елена Арсеньева - Ночь на вспаханном поле (Княгиня Ольга)
Древляне с радостью вернулись в Искоростень, а Ольга, раздав воинам кому по голубю, кому по воробью, приказала брать трут[10], завертывая его в небольшие платочки и прикрепляя ниткой к каждой птице. И, когда стало смеркаться, приказала своим воинам пустить голубей и воробьев.
Птицы полетели в свои гнезда: голуби в голубятни, а воробьи под стрехи, и там все сразу загорелось — где голубятни, где клети, где сараи, где сеновалы. И не было двора, где бы не горело! Побежали люди из города, и приказала Ольга воинам своим хватать их. От Искоростеня остался только пепел. Городских старейшин по приказу Ольги забрали в плен: кого-то потом убили, кого-то она отдала в рабство воинам своим, а остальных оставила платить дань.
Итак, погребальным костром по Игорю стал целый город! Вот это, по мнению Ольги, была достойная тризна по ее князю!
Княгиня вернулась в Киев победительницей. Время мести кончилось — настало время устройства собственного дома — то есть всей Русской земли.
Муж Ольги, князь Игорь, делил время между военными походами и набегами на собственные земли. Со своими подданными он обращался примерно так, как с врагами. За что, собственно, и поплатился, пожадничав с древлянами. Великая княгиня решила навести порядок в деле взимания дани. Для этого ей надо было все увидеть своими глазами, побывать во всех землях, что Ольга и делала в течение нескольких ближайших лет. Об этих ее походах жила память много веков спустя: Ольгины ловища, Ольгины становища, села Ольжичи, Ольгины погосты на столетия вперед оставались на карте Руси.
Святослав все это время жил в Киеве под присмотром Асмуда. Свенельд сопутствовал Ольге.
Почему она вынудила его сопровождать себя? Не могла расстаться с человеком, которого продолжала тайно любить? Или дело все же было в недоверии, которое она питала к отцу своего ребенка? Асмуду — о, этому старому, мудрому человеку она доверяла безоговорочно. В Свенельде же подозревала опасность. Может быть, и зря… Так или иначе, горе ее было неподдельным, когда тот погиб при переправе через разлившуюся реку Великую. Плот, на котором переплывали всадники, перевернуло волнами, Свенельд пытался спасти коня своего, но утонул вместе с ним.
Тела его так и не нашли. Могилой его стала неистовая река…
Одна утеха была Ольге — рядом со Свенельдом лежит на дне реки его боевой конь, а сам воин увешан тяжелым оружием, облачен в панцирь. Именно эта тяжесть и потянула его на дно — она же останется при нем на далеком том свете. Вот только беда: не попасть Свенельду в Валгаллу, рай для воинов! Ведь он не пал в бою, а утонул… как дитя малое, неразумное…
Ольга не подавала виду, но душа ее была отравлена страшным горем.
Как несправедливо устроен мир! Ей никогда не встретиться после смерти ни с Игорем, ни со Свенельдом. С мужем она могла бы соединиться, взойдя на его погребальный костер, но у него не было этого костра. И Свенельд был потерян теперь навеки, до скончания мира.
И тут из тени, куда он отступил на время, выглянул Григорий… Да-да, тот самый христианский священник, некогда бывший советчиком княгини, с которым Ольга старалась в эти последние годы не встречаться. Ведь каждое ее действие вызывало его суровое осуждение. Благословенная ночь на вспаханном поле — это же было прелюбодеяние с точки зрения христианина! Поход в Деревскую землю — жесточайшая месть, совершенно недопустимое, греховное действо! Походы по землям и собирание их под свою власть Григорий тоже осудил, считая делом не женским.
Ольга раздражалась: по мысли Григория, единственное, что надлежало делать великой княгине, это сооружать в Киеве новые и новые церкви Христовы, попирая прежнюю веру народную во многобожие. А ведь за этой верою — века и века! Разве можно отнять у народа сотни его богов и дать им взамен какого-то одного терпеливого страдальца?! Да и нужен ли он людям? Его учение — это одни сплошные запреты.
Так думала Ольга еще недавно. Но вот теперь она как-то внезапно осознала: ей за пятьдесят. И хоть она полна сил, а старухой ее может назвать только безумец, рискуя распроститься при этом с болтливым языком и глупой головой, а все же смерть — гостья нежданная. Она может настигнуть княгиню в любой миг. Настигла же Игоря и Свенельда! И… где окажется после кончины душа Ольги? В каком темном, мучительном, безотрадном вместилище? А ведь Григорий уверяет, что терзаний ада можно избегнуть, если принять христианство, если креститься.
Что, если он говорит правду? Может, попробовать? И тогда она не только сама обретет вечное блаженство, но и вымолит пред небесным престолом пощаду на Страшном суде для двух своих возлюбленных, двух мужей, явного и тайного: для Игоря и Свенельда…
Эта мысль завладела Ольгой. Но она пока не могла принять судьбоносного решения. Григорий не был настолько ею уважаем, чтобы довериться только его словам. Она должна узнать все о христианстве из первых рук. В столице христианского мира — в Царьграде. От самого императора Константина!
И вот в 955 году она решилась на путешествие, на которое отважился бы в ту пору далеко не каждый мужчина.
Константин Багрянородный не ждал ее с распростертыми объятиями, хорошо знакомый с хитроумием и коварством русов и славян. Он заставил суда Ольги выстаиваться на подходе к Константинополю, и только через некоторое время, убедившись в миролюбивости и чистоте намерений гостей (роль переговорщика сыграл тут все тот же Григорий), император пустил гостей в свой град. Впрочем, прием Ольге был оказан весьма роскошный и пышный. Константин даже показал ей какие-то совершенно немыслимые по тому времени технические чудеса: механических рычащих львов и искусственных птиц, которые чирикали на разные голоса. Обед в честь русской гостьи был дан настолько торжественный, что это вызвало всеобщее удивление. Ольга и вся ее свита получила великолепные подарки, а затем Константин словно бы вскользь сказал:
— Достойна ты царствовать с нами в столице нашей.
Ольга встретилась с ним глазами, вспомнила взгляды, которые Константин бросал на нее весь этот день, и мгновенно сообразила, в чем тут дело.
Она прекрасно понимала, что Константина привлекает в ней то же, что привлекало и князя Мала: не только и не столько ее собственная женская прелесть, цвести которой оставалось считаное время, сколько вечная, неувядающая красота, богатство и сила Русской земли! Если русы и славяне с давних пор мечтали не только водрузить шиты на вратах Царьграда, но и завладеть всей Византией, то почему бы Константину не лелеять подобные замыслы относительно Руси? Но, в отличие от воинственных славян, греки предпочитали действовать с поистине византийской хитростью.
