Елена Арсеньева - Ночь на вспаханном поле (Княгиня Ольга)
Обзор книги Елена Арсеньева - Ночь на вспаханном поле (Княгиня Ольга)
Елена Арсеньева
Ночь на вспаханном поле
(Княгиня Ольга)
От автора
…На портретах они величавы и неприступны. Даже если вспорхнет на уста улыбка, она снисходительна и мудра. Даже если таится в глубине глаз некая печаль, ее можно объяснить бременем забот, возложенных на их плечи и непосильных для обычной женщины.
Впрочем, они и не были обычными женщинами. Они были государынями, царицами: самодержицами или женами царей. Их жизнь проходила на виду — и в то же время была тайной. Их судьбы окружены домыслами, сплетнями, наветами, насмешками, порицаниями как современников, так и потомков. Каждый считает себя вправе судить… тем паче спустя столетия. Ведь женщину всегда легко осудить. Еще легче — государыню.
Наверное, с точки зрения досужего обывателя, судить было за что. У каждой из них имелась своя тайна — порою роковая, порою горькая, иногда постыдная, мучительная, пугающая…
Некоторые из них были готовы на все, чтобы послужить своему Отечеству. Некоторые воспринимали корону всего лишь как эффектный головной убор, а парадное платье императрицы — как модный, но не самый удобный наряд. Впрочем, менять этот наряд на другой они не согласились бы ни за что на свете — даже если бы это стоило кому-то жизни.
Но мы не станем судить ни одну из них. Мы просто посмотрим им вслед с молчаливым сочувствием — и с одобрительной улыбкой. Ибо женщина всегда права. Ну а уж государыня-то…
Олень уходил, убегал, уносил сиянье полдня на своих молодых, роскошных рогах. О, это был не простой олень — олень-кесарь, зверь-князь! Да, он бежал, он спасался от охотника, но в самом беге его — легком и стремительном — чудился Игорю вызов. Так день уходит от ночи, так лето уходит от зимы, а жизнь — от смерти. Чудилось, не страх придает великолепному зверю прыти, а желание непременно показать человеку, кто воистину властен в этом лесу.
Но Игорь никак не верил в неудачу. Да и не мог поверить! Что с того, что он еще молод? Его отец, великий Рюрик[1], был победителем, и пестун его Олег[2] — победитель, и он рожден быть победителем. Он воспитан и взращен таким, он привык брать не то, что плохо лежит, а то, ради чего надо и кровь пролить, и хрип надорвать, и плечи натрудить, размахивая обоюдоострым мечом, и принимать в лицо последнее проклятие умирающих врагов вместе с их дыханием, и видеть, как жизнь исходит из их обезглавленных тел… И если он вкупе с Вещим Олегом склонил к пятам своим соседние племена, если он топтал хазар и древлян, наводивших страх на слабосильных, так что был ему этот непокорный олень? Еще одна стрела, еще один бросок коня… и зверь будет побежден!
Но стрелы улетали впустую — толком прицелиться не удавалось. А конь засекался, ронял пену с удил, хрипел и косил на всадника красным злым глазом, словно молил о пощаде, словно пытался вразумить: остановись! Не все твое на свете! Не все можно взять силой!
Но всадник не понимал, не хотел понимать. И остановил его не разум, не осторожность. Остановила неумолимая река.
Игорь знал — среди местных жителей она звалась Великой.
Олень, ни на миг не сбавляя хода, возмутил легкими ногами спокойную воду и поплыл, грудью раздвигая плотную серую волну, закинув горделивую голову, поплыл на другой берег.
Игорь направил коня следом, но на кромке прибрежной травы скакун его рухнул на колени — словно взмолился о пощаде.
Молодой князь скатился с седла, вскочил, ощерился зло. Заметался по берегу. Нечего и думать гнать коня в воду — не выдержит, издохнет. Но ему не жаль было доброго коня, не встревожился он и за свою судьбу: как выберется из леса пешим? Хорошо бы протрубить в рог, кликнуть отставшую свиту, но рог был потерян где-то в лесу, во время этой безумной, безумной скачки.
Да не все ли равно? Игоря все еще дурманил угар погони.
Оленья голова маячила впереди, дразнила, манила. Чудилось, она плавно перекатывается по волнам. Вот еще совсем немного — и зверь ступит на противоположный берег, стряхнет с крутых боков воду и, бросив на неудачливого преследователя последний безразличный — даже не презрительный, а именно безразличный! — взгляд, скроется в чаще.
Нет, еще есть время. Ах, кабы оказаться неведомой силой прямо посредине реки — еще можно выцелить зверя! Его еще достанет стрела! Улль, покровитель охотников, самый меткий из асов[3], поможет! Ах, кабы ему лодку сейчас!..
И тут — похоже, Улль все же услышал этот жадный призыв! — из-за поворота реки вывернулась лодка. Стоя на корме, высокий статный гребец орудовал веслом.
И снова ударило в голову Игоря ожидание удачи, опьянило.
— Сюда! Ко мне! — что было силы закричал он, и лодка повернула к нему, ткнулась в песок.
— Куда тебе? — спросил светловолосый румяный юнец, глядя исподлобья.
Не взглянув на перевозчика, молодой князь оттолкнул лодку от берега и вскочил в нее — да так стремительно, что едва не перевернул.
— Вперед! Вперед! — кричал он, перебегая на нос и снова срывая с плеча лук и колчан.
— А конь твой? — послышался сзади тихий голос. — Неужто бросишь его?
Игорь не оглянулся:
— Греби! Еще успеем!
— Пеший оленя гнать по тому берегу будешь? — промолвил перевозчик, медленно отталкиваясь веслом от близкого дна.
— Не твоя печаль! Греби, кому сказано! — огрызнулся Игорь, почуяв насмешку. — Не понимаешь? Я его стрелой достану! Мой будет, мой!
— Не твой он будет, а водяниц, что на дне реки Великой живут! Жертву им решил принести? — Теперь в голосе перевозчика явственно послышалась усмешка, и князь соблаговолил наконец обернуться.
Игорь пригляделся — да так и замер с полуоткрытым ртом: да ведь это не юнец! Девка!
— Как так? — спросил, недоумевая: надо же, не разглядел он девичьей упругой стати под простой одежонкой из дикого[4] холста!
— Да вот так, — ответила она, и улыбка вновь приподняла румяные холмики ее щек. — Оленя убьешь — он ко дну пойдет. Кому бы ни достался, а твой не будет!
Глаза у нее были в точности как сизая вода речная. Волосы, перехваченные на лбу кожаным ремешком, сияли под солнцем, словно золото, а иные пряди серебрились, будто степная ковыль-трава.
— Ты кто? — выдохнул Игорь, вмиг забыл про оленя и про все на свете, чувствуя лишь, как блаженная истома наполняет чресла.
— Прекраса.
— Пре… прекрасная!
Истинно так. Красота ее сияла, словно луна в ночи, словно солнечный день в череде пасмурных. А умна, умна до чего! Бесстрашна — смотрит в упор на охотника.
Кто такая? Чья? Волосы распущены — не мужняя жена, юница.
Олень на другом берегу выскочил из воды и, стряхнув с крутых боков сверкающие брызги, скрылся в чаще.
