Джулия Куинн - Гретна-Грин
Она села, ошеломленная внезапным полетом, когда лицо Ангуса появилось на краю кровати.
— Вы в порядке? Не ушиблись? — спросил он.
— Я, эээ…, немного потеряла равновесие, — пробормотала она в качестве ответа.
— Я так и понял, — слишком, по ее мнению, торжественно, согласился он, что вызывало сомнения в его искренности.
— Я довольно часто падаю, — солгала он, пытаясь представить инцидент как самое обыденное событие в своей жизни. Хотя, разумеется, ей никогда еще не приходилось падать после того, как она раздумывала о поцелуе с незнакомцем. — Что, с Вами никогда такого не случалось?
— Нет, конечно, никогда.
— Это невозможно.
— Ну, ладно, — размышлял он, почесывая подбородок, изображая глубокую задумчивость. — Не думаю, что так уж категорично. Бывают моменты…
Маргарет следила за его пальцами, поглаживающими кожу на щеках, и что-то в этих движениях завораживало ее до дрожи. Она могла видеть каждую щетинку. И с испугом очнулась, когда его рука протянулась к ней.
О Господи, как же ей хотелось до него дотронуться!
— Маргарет, — удивленно окликнул он. — Вы меня слушаете?
Она несколько раз моргнула, приходя в себя.
— Разумеется. Я только… — она никак не могла сообразить, что сказать. — Ладно, Вы правы, ведь очевидно, что я сижу на полу!
— А что, это отразилось на Вашем слухе?
— Нет! Я… — она в раздражении сжала губы в неприятную тонкую линию. — Так что Вы говорили?
— Вы уверены, что не хотите вернуться на кровать, чтобы слышать меня лучше?
— Нет, спасибо. Мне очень здесь удобно. Спасибо.
Он схватил ее за руку своей огромной ручищей и поднял на кровать.
— Я может быть и поверил бы Вам, если бы Вы ограничились одним «спасибо».
Она недовольно скривилась. Если у нее и был большой недостаток, то это страсть к противоречию. Она никогда не могла вовремя себя остановить. Ее родные твердили ей об этом в течении многих лет. И в глубине души, она понимала, что становилась совершенно невыносимой, стоило ей зациклиться на чем-нибудь. Но она совершенно не собиралась в этом признаваться Ангусу, тем самым раздувая его самомнение. Вместо этого она фыркнула и сказала:
— А что плохого в вежливости? Время от времени большинство людей ценит благодарность.
Он наклонился к ней.
— Знаете, откуда я знаю, что Вы совершенно меня не слушали?
Она покачала головой. Присущая ей сообразительность куда-то улетучилась.
— Вы спросили, часто ли я падаю. — сказал он с хрипотцой в голосе. — И я хотел рассказать, но… — он пожал плечами. — Ладно. Я передумал.
— Согласитесь, что я права — такое невозможно, — удалось вставить ей.
— Ну, хорошо. Согласен, — рассудительно заявил он. — Видите ли, пока Вы сидели на полу, у меня промелькнуло одно воспоминание.
— Такое было?
Он медленно кивнул, а когда заговорил, в его голосе послышались тягучие нотки:
— Я не могу говорить за всех мужчин…
Она оказалась в плену его горячего пристального взгляда, и была не в силах отвести взгляд или сделать так необходимый ей глубокий вздох. Ее кожа покалывала, а губы раскрылись. Затем она судорожно вздохнула и внезапно поняла, что ей было бы намного безопаснее, если бы она осталась сидеть на полу.
Он коснулся пальцем ее губы, нежно поглаживая, и продолжал свое неторопливое повествование.
— …но, когда я испытываю непреодолимую жажду… то…
Она взвилась с кровати как китайский фейерверк.
— Наверное, — быстро проговорила она, — нам следует немедленно спуститься и получить тот несчастный ужин.
— Право, — Ангус так внезапно встал, что кровать протестующее закачалась. — Хлеб насущный — то, что нам очень необходимо, не правда ли?
Маргарет уставилась на него, пораженная внезапным изменением выражения его лица. До этого он пытался ее обольстить — она была уверена в этом. А если и нет, то все равно, определенно, пытался вывести ее из себя. Похоже, ему это хорошо удавалось и он получал от этого удовольствие. Он преуспел в своих действиях. В ее животе свернулся тугой комок, горло пересохло, да и стоять она могла только держась за мебель, что бы сохранять равновесие. А он вел себя как ни в чем не бывало, даже улыбался! И не в малейшей степени не казался затронутым возникшей близостью, или хотя бы человеком, испытывающим чувства, которые описывал в своих сонетах Шекспир.
— Маргарет?
— Нужно поесть, — ляпнула она.
— Я рад, что Вы со мной согласны, — сказал он, удивленный до крайности ее растерянным видом. — Но сначала Вам нужно снять влажное пальто.
Она отрицательно покачала головой, складывая руки на груди.
— У меня больше ничего нет.
Он бросил ей свое пальто.
— Вы можете одеть мое.
— А что тогда оденете Вы?
— Я буду отлично себя чувствовать и в рубашке.
Импульсивно она потянулась к нему и положила руку на его плечо.
— Вы замерзнете. Ваша рубашка пошита из тонкого полотна? Это не слишком хорошая защита от холода, — когда он не ответил, она твердо добавила. — Вы не можете отдать мне свое пальто. И я не приму его.
Ангус бросил лишь мимолетный взгляд на ее руку, и в его воображении возникла картина, как эта рука спускается по его груди…Он совершенно не чувствовал себя замерзшим.
— Сэр Грин? — позвала она участливо. — Вам плохо?
Он перевел взгляд с ее руки и совершил огромную ошибку, заглянув ей в глаза. Зеленые озера, смотревшие на него в течении всего сегодняшнего вечера то с испугом, то с раздражением, то непонимающе, или, как недавно, с невинным желанием, сейчас наполнились беспокойством и состраданием. Это его ошарашило. Ангус почувствовал себя заполненным извечно мужским страхом — его тело само по себе, совершенно не советуясь с разумом, уже знало, что она была Той Самой, и, что не зависимо от того, будет он с этим бороться или нет, она дана ему судьбой. И что хуже всего, если она когда-нибудь уйдет из его жизни, ему придется ее найти и навсегда приковать к себе, что бы не упустить ее снова.
Иисус, виски и Роберт Брюс, это была, отнюдь, не радостная перспектива.
Он резко снял свою мокрую рубашку и надел сухую, разозленный собственной реакцией на Маргарет. Это началось, как ее невинное прикосновение к нему, а он уже видел всю свою дальнейшую жизнь.
Он закончил переодеваться и зашагал к двери.
— Я подожду Вас в зале, пока вы не будете готовы.
Она уставилась на него, дрожа всем телом.
— И снимите наконец эту проклятую мокрую одежду, — приказал он.
— Я не могу одеть только Ваше пальто, без ничего, — отказалась она.
— Вы можете и будете. Я не хочу быть виноватым, если Вы получите воспаление легких.
