Марша Кэнхем - Опаленные страстью
Аннели слегка улыбнулась, подумав что эти черты присущи доброй половине мужчин в Англии, в том числе ее отцу и брату.
— Тот, кто крепко стоит на ногах, не боится штормового ветра и готов бросить вызов стихии, сам выбирает свой жизненный путь, преодолевая любые преграды. Именно таким был Эмори, — продолжала Флоренс. — Он сопротивлялся попыткам подогнать его под шаблон. Зная, что дома его ждет порка, он засиживался допоздна в доках и затаив дыхание слушал рассказы бывалых моряков об иностранных портах. Его не интересовал греческий алфавит, который его заставляли учить. И я ничуть не удивилась, когда он однажды покинул дом ради моря: Эмори хотел увидеть, что находится за горизонтом, хотел охотиться на слонов в Африке. Хотел искать золото. А еще он пообещал вырезать для меня трость из слоновой кости. Он хотел… — Затуманенный взгляд Флоренс прояснился, когда она посмотрела на внучку. — Чего только он не хотел. Но больше всего он хотел приключений.
— Вы сказали, что он помог Бонапарту бежать с Эльбы, и это главное, в чем его обвиняют?
Флоренс кивнула.
— Около двух недель назад в Бриксгем приехал проклятый Рэмзи. Кажется, так его зовут. Он утверждает, будто Эмори Олторп несколько месяцев назад ходил на Эльбу и увел негодяя прямо из-под носа английской стражи. Рэмзи заявил, что может доказать это.
— А вы сомневаетесь?
— О нет, Эмори вполне мог это сделать. Не ради денег — деньги он всегда презирал — и, конечно, не из любви к корсиканцу. По правде говоря, несколько лет назад он был офицером британской армии в чине младшего лейтенанта и сражался во флоте адмирала Нельсона. Но это было… десять лет назад. Потом прошел слух, будто он связался с пиратами, добыл где-то корабль и пытался прорваться через блокаду вокруг Франции и Испании. Я точно знаю, что священнику не удалось с ним связаться и привезти его домой.
— Надеюсь, не для того, чтобы сдать властям? Флоренс покачала головой.
— По делам наследства. Так мне кажется. Понимаешь, Эмори — третий сын, и ему полагается лишь ежегодная пенсия начиная с того дня, когда он покинет поместье. Все остальное должно было перейти к старшему сыну, Уильяму, преемнику графа Хатерли. Следующим по старшинству был Бедняга Артур — мы всегда его так называли, — прошептала бабушка, покрутив у виска указательным пальцем. — Он вообразил себя птицей. Пытается летать, взмахивая руками, словно крыльями. В разговоре издает странные каркающие звуки и теребит пальцы, будто это перья. Но в общем он безобидный. Несколько недель в году проводит в лечебнице… Ты только представь: кузены женятся на кузинах… Так что полоумные есть везде. К несчастью, позапрошлой зимой Уильям тяжело заболел и умер. Его жена скончалась от горя несколько месяцев спустя, детей у них не было, и, таким образом, наследником становился Бедняга Артур, человек, мягко выражаясь, не совсем здоровый. Стэнли пришлось обратиться в суд по вопросу опекунства, но решить остальные вопросы, касающиеся поместья, он не мог, не согласовав их с Эмори. Но Эмори в это время мотался по Средиземноморью, и связаться с ним не было никакой возможности. Бедняга Артур не переставал твердить, что перелетит через Ла-Манщ, чтобы привезти брата. И однажды упал с крыши конюшни и сломал обе руки. — Флоренс вздохнула и прищелкнула языком: мол, надо же было прыгнуть с такой высоты. — Стэнли, разумеется, пытается найти выход из создавшегося положения, но его жена, легкомысленная девчонка, только и мечтает о том, чтобы Артура объявили сумасшедшим, а Эмори повесили за измену родине. Тогда Стэнли станет единственным наследником Уинзи, а она — графиней Хатерли.
— Как это бесчеловечно!
— Да. Священник, человек в общем-то разумный и практичный, становится глупым как баран в своем стремлении угодить Люсиль.
— Вы думаете, он может передать родного брата в руки властей? Раненого и беззащитного? Это ужасно! Флоренс вскинула бровь.
— Но ведь минуту назад ты опасалась, как бы этот раненый и беззащитный человек, когда очнется, не пристрелил нас всех, даже не дав нам доесть кашу.
Щеки Аннели зарделись.
— Но вы так тепло о нем говорили, что все мои опасения рассеялись. Вы же не верите, что он способен на насилие.
— Я никогда этого не говорила, дорогая. Он — сын своего отца, в конце концов, и я припоминаю несколько эпизодов, когда его крутой нрав… — Она умолкла и бросила взгляд на дверь. — А-а1 Слышишь? Наверное, это священник.
Аннели подумала было, что бабушке показалось, но в следующий момент услышала шаги в коридоре. Господин в длинном черном сюртуке с белым крахмальным воротником появился в дверях и, поблагодарив сопровождавшего его Уиллеркинза, поклонился Флоренс.
— Госпожа Уиддиком, я приехал, как только получил ваше сообщение.
Священнику было лет двадцать пять; его карие глаза светились добротой, но квадратный подбородок говорил о твердом характере и сильной воле. Он был почти одного роста с Аннели. Таких маленьких священников она еще не видела. В большинстве своем они высокие и представительные. Преподобный отец Олторп больше походил ни банковского служащего.
Он перешел сразу к делу:
— Насколько я понимаю, вы видели моего брата?
— Видели. Причем почти голого, что не очень прилично.
— Вы нашли его на берегу?
— Моя внучка его нашла. Мисс Аннели Фэрчайлд — преподобный отец мистер Стэнли Олторп. — Она взмахнула тростью и со стуком поставила ее на пол. — Аннели приехала из Лондона и совершает по утрам прогулки, чтобы за завтраком не общаться со старой каргой, облаченной в черное.
— Бабушка! Совсем не поэтому!
Его преподобие с интересом взглянул на Флоренс — Мой брат ранен?
— В основном порезы и царапины. Только на затылке рана величиной с яйцо чайки. Он был без сознания, когда Аннели нашла его, и, вероятно, еще не пришел в себя, иначе мне бы доложили.
— Могу я его увидеть?
— Разумеется. Аннели вас проводит. Боюсь, мои старые кости не позволят мне быстро двигаться, но я последую за вами. Уиллеркинз мне поможет.
Преподобный отец снова поклонился и пошел вслед за Аннели по коридору. Пока они поднимались, священник все время молчал, очевидно слишком взволнованный, чтобы заговорить.
В комнате, где сейчас лежал Эмори Олторп, дверь была открыта, а шторы опущены, поэтому там царил полумрак. Обстановка была такая же, как и в комнате Аннели: широкая кровать с балдахином, занимающая чуть ли не всю комнату, ночной столик, зеркало, умывальник, два кресла у камина. Гарольд Брум стоял у дверей с грозным видом, сложив на груди руки. Но, увидев священника, а особенно Аннели, улыбнулся и покраснел.
В комнате пахло мылом и мазью, ярко горели четыре большие свечи: две на столе, две над камином.
