Патриция Райан - Шелковые нити
– Бьюсь об заклад, я знаю, почему мастер Лайонел смягчился по отношению к Олив, – сказала Джоанна, открывая баночку с благоухающей мазью. – Несколько дней назад она рассказала мне, что собирается приготовить какое-то снадобье для его желудка. Должно быть, оно помогло.
Грэм улыбнулся:
– Ты видела, как Олив смотрела на Деймиана, когда произносила брачные обеты?
Джоанна улыбнулась в ответ:
– Да, и как он смотрел на нее. Думаю, Рольф Лефевр скоро станет для них далеким воспоминанием, и к тому времени, когда появится ребенок, они забудут, кто его настоящий отец.
– Любовь обладает странной властью, – сказал Грэм. – Порой кажется, что она способна изменить саму природу вещей, подобно алхимии. – Встретившись с ее взглядом, он поспешно отвел глаза.
Джоанна села на край постели у его ног, повернувшись к нему спиной. Грэм не говорил ей о своей любви и не ответил на ее признание, произнесенное шепотом, когда они выбрались из горящего дома Рольфа Лефевра. Должно быть, он не слышал его.
А может, и слышал.
Джоанна решила, что не будет произносить этих слов снова, пока не услышит их от него. Она знала, что творится в его сердце. Магия любви, закружившая их, была слишком сильна, чтобы исходить от нее одной. Грэм любит ее. Должен любить.
Возможно, его тревожит то, что он простой воин без земли и состояния. Может, он думает, что не имеет права влюбляться, что это неразумно с его стороны. Конечно, неразумно. Никто не понимал этого лучше Джоанны. У нее не было простого ответа на вопрос, что их ждет в будущем. Она знала только одно – она любит Грэма и не может представить себе, что он не отвечает ей взаимностью.
Он скажет ей, когда будет готов. Дай Бог, чтобы это произошло до того, как он уедет в Париж.
Грэм наметил отъезд – свой и Ады Лефевр – на пятнадцатое июля, то есть через четыре дня от текущей даты, и написал лорду Ги, чтобы тот ожидал его в Париже не позднее двадцатого. Ада, которая провела последние девять дней, восстанавливая здоровье, в больнице при церкви Святого Варфоломея, почти оправилась после отравления ядом, которым пичкала ее Элсуит с Рождества. Джоанна навещала ее каждый день, с радостью наблюдая, как на ее щеки возвращается румянец, а в глазах появляется оживленный блеск. Не прикованная более к постели, она помогала сестрам ухаживать за другими пациентами и, казалось, находила глубокое удовлетворение в этом занятии. Хоть и несклонная к наукам – в отличие от своей сестры Филиппы, – Ада подумывала о том, чтобы по возвращении домой заняться изучением медицины. Возможно, ей даже удастся уговорить отца отправить ее в знаменитую медицинскую школу в Салерно, где женщины, как и мужчины, получали образование, позволявшее стать врачами.
– Джоанна? – Она почувствовала пальцы Грэма, теплые и шершавые, на своем затылке и закрыла глаза, наслаждаясь нежной лаской. – Что-то ты притихла. Что-нибудь случилось?
– Не знаю, – тихо сказала она, но тут же поправилась:
– Ничего. Все в порядке.
– Ты уверена?
– Простоя немного устала. День был длинный и тяжелый. Грэм успокаивающе погладил ее по спине.
– Любой день, который начинается с похорон друга, тяжелый.
Джоанна кивнула. Она плакала навзрыд, когда тело Томаса, закутанное в саван, опустили в могилу. Грэм поддерживал ее, шепча слова утешения, хотя его горло сжималось от сдерживаемых эмоций.
– Он умер, пытаясь спасти меня и Аду, – сказала она.
– Думаю, он хотел умереть так – не как деградировавшее существо, сожранное болезнью, а как человек высшей пробы. Его душа, заточенная в этом разрушенном теле, теперь свободна. Он хотел бы, чтобы мы радовались за него, а не скорбели о нем.
Джоанна заставила себя улыбнуться.
– Знаю. – Зачерпнув немного полупрозрачного бальзама, она поставила баночку на постель, по другую сторону от Грэма, и потерла ладони друг о друга, чтобы мазь согрелась. Грэм удовлетворенно вздохнул, когда она прошлась руками по его ноге, от колена до лодыжки и обратно. – Так лучше?
– Я могу вытерпеть и более энергичные прикосновения. Эти самые слова он сказал ей прошлой ночью, имея в виду совсем другие прикосновения. При одном воспоминании об их раскованных занятиях любовью Джоанну бросало в жар.
Сосредоточившись, она почувствовала, как его напряженные мускулы постепенно расслабляются.
– Чуточку выше, – попросил Грэм. Подвинувшись назад, Джоанна набрала еще немного мази и начала растирать его колено и бедро.
Грэм поднял свою рубаху и развязал тесемки подштанников, продемонстрировав, что он полностью возбужден.
– Еще выше? – лукаво спросила Джоанна.
Он взял ее руку, скользкую от бальзама, и накрыл ею свидетельство своего желания. Джоанна не нуждалась в указаниях, как доставить ему удовольствие. За долгие страстные ночи она изучила потребности его тела так же хорошо, как он изучил ее.
Грэм снял рубашку, скинул подштанники и сел.
– А у тебя где болит? – вкрадчиво поинтересовался он, потянув за шнуровку на спине ее платья.
Внезапно задохнувшись, Джоанна ответила ему прерывистым вздохом. Грэм стянул платье с ее плеч, развязал тесемки сорочки и потянул вниз оба предмета одежды, высвободив ее руки. Затем расплел косы и расчесал их пальцами, пока они не рассыпались волнистым покрывалом вдоль ее спины.
Сердце Джоанны забилось в предвкушении, когда он потянулся к баночке с мазью и обмакнул в нее кончики пальцев.
– Где, Джоанна? – прошептал он ей на ухо, устроившись за ее спиной, так что она оказалась у него между ног. – Где у тебя болит?
Джоанна вцепилась пальцами в его бедра и замерла в ожидании.
– Где?
Она покачала головой, сгорая от желания, но не решаясь даже после всех ночей, проведенных с ним, произнести это вслух.
Грэм обхватил ее за талию и коснулся покрытым бальзамом пальцем ее левого соска.
– Здесь?
Джоанна кивнула. Грэм прижался губами к ее затылку, осыпая его обжигающими поцелуями, а его рука скользнула ей на грудь, поглаживая и сжимая упругие округлости. Дыхание Джоанны участилось, она выгнулась, откинувшись назад.
– Где еще у тебя болит?
Вместо ответа она всхлипнула, вцепившись в его бедра.
Снова окунув пальцы в бальзам, Грэм потер их друг о друга, чтобы равномерно распределить густую мазь, и скользнул рукой под ее одежду, сбившуюся на талии.
У Джоанны перехватило дыхание.
Его первое легкое прикосновение вызвало вспышку наслаждения, заставившую ее дернуться. Грэм крепче обхватил ее талию, удерживая на месте, и принялся втирать бальзам в ее плоть, вначале нежно, затем более настойчиво, проникая внутрь, пока она не увлажнилась. Его собственное естество напряглось, упираясь в ее ягодицы.
