Мэри Кайе - В тени луны. Том 2
Дорогая госпожа Холли! Умерла ли она? Или до сих пор лежит в страхе и одиночестве? «Она была смелее меня, — подумала Винтер. — Смелее всех нас. Я бы не смогла так поступить. Я должна оставаться в живых, сколько смогу, из-за Лотти… и госпожи Холли, потому что Лотти нужна будет помощь. А больше жить незачем…»
Она повернула голову в сторону отмели и открыла глаза. Небо и река уже были не золотистыми, а розовыми, а листья и цветы дерева, возвышавшегося над ней, резко вырисовывались на этом фоне. На дереве что-то шевельнулось. Это был зеленый попугай с алым клювом и сине-зеленым хвостом… И сразу же в памяти возник Гулаб-Махал, волшебный сад ее детства. Четкий рисунок цветов и листьев и ярко окрашенные птицы, летящие в сторону заката. Все это четко запечатлелось в ее памяти, как какое-то светлое обещание на все последующие безрадостные годы жизни.
Шепот воды уже больше не был голосом госпожи Холли — это был голос старой Азизы Бегам, в сумерках рассказывавшей ей сказки про старинное обещание Зобейды: «Когда-нибудь мы вернемся в Гулаб-Махал, и все будет хорошо…» В конце концов, было и что-то еще, ради чего стоило оставаться в живых. Когда-нибудь она доберется до «Дворца роз». Она слишком долго от всего отказывалась. При этой мысли она неожиданно почувствовала прилив новой энергии и, встав на ноги, встряхнула мокрыми волосами, достав узел, выстирала разодранную, перепачканную одежду. Закончив стирку, она вылезла на берег и намотала на себя самодельное сари, оставив волосы распущенными.
В джунглях прокричал павлин, и его клич перелетел через реку, и на дальнем берегу отозвался другой. «Пи — ор… Пи — ор… Пи — ор!» Казалось, этот крик еще больше усугубил безмолвие тихой реки и густых джунглей, простиравшихся на многие мили, и казался погребальным плачем над всеми мертвыми, которые еще были живы, когда всходило это самое солнце. Дикая, непереносимая боль пронзила Винтер. «Попал воздух», — вспомнила она, взяв в руки мокрый узел и револьвер и, поднявшись, пустилась в обратный путь к Оленьей башне, словно слепая, наталкиваясь на кусты и деревья.
Она пробыла у реки гораздо дольше, чем предполагала, и теперь солнце спряталось, и быстро опустились сумерки. Она тщательно пометила свой путь, но теперь ее метки были не видны, и она не была уверена, что идет в нужном направлении. Страх сменился болью в груди, когда она пыталась припомнить вехи, оставленные на пути к реке. Затем она с большой осторожностью вновь двинулась, но, не пройдя и десяти ярдов, вновь оказалась на краю небольшой поляны.
Она услышала приближающийся шум, словно из сухого, шелестящего подлеска ей навстречу шло какое-то крупное животное. Вспомнив о тигре, она в оцепенении застыла на месте, сжимая револьвер. Звук его приближался, и теперь она уже видела, как колеблются трава и кусты на другой стороне поляны от движения кого-то, направляющегося прямо к ней. Кто это? Неужели преследователи уже так близко? Винтер припала к земле, в памяти вновь промелькнуло темное, искаженное яростью лицо человека, догнавшего и убившего кричавшую Делию. Она напрягла палец на спусковом крючке револьвера, когда заросли затрещали и расступились, и на поляну вышел Алекс. Сначала она не поверила своим глазам. Она считала его мертвым, но его появление — грязного, окровавленного, ошеломленного, но живого было для нее куда большим потрясением, чем если бы она увидела его мертвое тело. Револьвер выпал из ее руки, она вскочила со сдавленным криком и сделала быстрый шаг вперед, оставив на земле узел с одеждой.
Алекс остановился, покачнулся, и его рука автоматически потянулась к рукоятке бесполезного револьвера. Сквозь туман, застилавший глаза, он увидел стройную индийскую девушку, стоявшую перед ним в сумраке, и синева ее сари, и отдававшая синевой чернота ее распущенных волос слились с тенями темнеющих джунглей позади нее. Потом туман рассеялся — перед ним была Винтер. С минуту, показавшуюся вечностью, они смотрели друг на друга, затем Алекс рванулся к ней и, пока она бежала к нему, упал на колени, она подхватила его и прижала к себе, чувствуя, как его руки отчаянно хватаются за нее. Она прижала к себе его голову, качая его, как ребенка. Его волосы пахли пылью, потом и пороховой гарью, а она гладила их, шепча нежные слова, которые он не слышал, заглушая их ужасными рыданьями, которые, казалось, разрывали его тело на части. Она ощущала жар этих слез, проникающих сквозь ее тонкую одежду, и прижимала его все крепче и крепче, пока они не прекратились. Его перестало трясти, и, подняв голову, он взглянул ей в лицо. В сгущающихся сумерках она увидела, как в его глазах промелькнула странная слепая ярость, его руки опустили ее на траву и сорвали с нее тонкое хлопковое сари. Он спрятал свое угрюмое, почерневшее от дыма лицо между ее маленькими упругими грудями. После купанья ее кожа была прохладной, душистой и нежной, он неистово целовал ее и прижимался к ней все еще ноющей головой, сжимая ее все сильнее в своих объятиях… На какое-то мгновение страх и ужас первой брачной ночи вновь вернулись к Винтер. Но это не был отвратительный, развратный Конвей. Это был Алекс. Алекс!
В его объятиях и поцелуях не было ни любви, ни нежности. Это был чисто физиологический порыв, и она знала, что сейчас ее прохладное тело было для него не более, чем анестезия. Оно временно помогало ему избавиться от боли, уйти в забытье, снять непереносимое напряжение. Но для нее было достаточно, что она способна была дать ему это.
Конвей был мертв — они там все были мертвы. Все те люди, которые жили и смеялись в военных городках Лунджора и Дели. Госпожа Эбатнот, полковник Эбатнот, Делия, Нисса, а, возможно, и Амира тоже. Весь мир разорвался на куски и растворился в крови, слезах и ужасе. Но здесь, в темном лесу были только она и Алекс — руки Алекса и его губы, и его потребность в ней. Алекс, который жив…
Наконец его объятия ослабли и он замер. Небо над ними потемнело, превратившись из зеленого в синее с фиолетовым отливом, все в россыпи звезд. Звездный свет и узкий месяц придавали деревьям, кустарникам и зарослям причудливые формы, иногда в джунглях слышалось потрескивание, и из темноты ухал филин. Один раз вдали раздался отрывистый крик оленя, предупреждающий приближение тигра, а в другой раз дикий голубой бык джунглей нилга прошел через густой подлесок в каких-то десяти ярдах от них. Но Алекс спал сном человека, пребывающего в состоянии крайнего психического и физического истощения, а Винтер нежно сжимала его в объятиях, смотрела на звезды и не боялась ночных звуков, ничего не слыша вокруг. Один раз она, правда ненадолго, вспомнила про Лотти и Лу Коттар. Они, должно быть, подумали, что она сбилась с пути или с ней что-то произошло, но госпожа Коттар, видимо, побоялась звать ее или выставить сигнальный огонь из опасений быть обнаруженными людьми, охотившимися за беглецами. Они, должно быть, перепуганы, но поделать ничего нельзя. Алекс заснул, и она не стала бы его будить, даже если бы могла. Его тяжелая голова покоилась на ее груди, а вес его руки, лежавшей на ее теле, казалось, увеличивался с каждым ее вздохом, а ее затекшая рука, на которой он лежал, начала болеть. Но она лишь крепче прижимала его к себе, касаясь щекой его волос. И вот поднялся бриз, река охладила горячее дыханье ветра, и оно стало прохладным. Гуляя по джунглям с сонным мягким шелестом, бриз разогнал москитов и другую ночную мошкару и наконец убаюкал ее, и она заснула так же крепко, как и Алекс. Даже крик совы на дереве, возвышавшемся на поляне не потревожил их сон.
![Жюль Верн - Миссис Брэникен [Миссис Бреникен]](/uploads/posts/books/28259/28259.jpg)
![Жюль Верн - Миссис Брэникен [Миссис Бреникен]](/uploads/posts/books/28288/28288.jpg)