Эмили Бронте - Грозовой перевал
– Я не о себе плачу, Эллен, – ответила она, – а о нем. Он ждет, что я завтра его навещу, и будет разочарован. Представь себе: он будет ждать меня, а я не приду!
– Ерунда! – заявила я. – Не воображайте, что он целый день только и делает, что думает о вас, как вы о нем. Он может рассчитывать на общество Гэртона – разве не так? Из ста человек ни один не станет лить слезы о родственнице, которую видел всего два раза в жизни. Линтон догадается, что вам что-то помешало, и не станет более тревожиться из-за вас.
– Но почему мне нельзя написать ему записку, чтобы объяснить, почему я не пришла? – спросила она, поднимаясь на ноги. – И послать ему книги, которые я обещала? У него нет таких замечательных книжек, как у меня, и ему ужасно захотелось их прочесть, когда я ему про них рассказала. Давай так и сделаем, Эллен!
– Нет и нет! – решительно заявила я. – Вы ему напишете, он вам ответит, и конца-края этому не будет. Нет, мисс Кэтрин, знакомству этому не бывать. Ваш отец так распорядился, и я прослежу, чтобы его желание было исполнено.
– Но одна маленькая записочка… – начала она с умоляющим лицом.
– Больше ни слова! – перебила я. – Никаких маленьких записочек. Ложитесь-ка спать.
Она бросила на меня взгляд, полный такой непокорности и злости, что я невольно отпрянула и решила уйти, не поцеловав ее на ночь. Я укрыла ее одеялом и затворила за собой дверь спальни в крайнем неудовольствии, однако на полдороги пожалела девочку и потихоньку вернулась. И что же я увидела? Мисс Кэти стояла у стола с листком чистой бумаги и карандашом, которые она при моем появлении виновато спрятала.
– Вы не сможете найти посыльного для вашей записки, Кэтрин, даже если вам удастся ее написать, – сказала я. – А сейчас я потушу вашу свечу.
Я решительно загасила свечку, получив от Кэтрин ощутимый шлепок по руке и прозвище «гадкой надсмотрщицы», после чего вновь оставила норовистую девочку в одиночестве. В спину мне раздался щелчок дверной щеколды, закрываемой изнутри. Как я узнала впоследствии, письмо все же было написано и доставлено по назначению мальчишкой, разносившим молоко, который приходил к нам в усадьбу из деревни. С той ночи недели проходили одна за другой, и Кэти, казалось, вновь стала сама собой, приобретя, однако, странную привычку таиться по углам и стараться как можно меньше показываться мне на глаза. Если я неожиданно приближалась к ней, когда она читала, она склонялась над книжкой, явно пытаясь спрятать ее, а я примечала края заложенных между страницами листочков.
Она также полюбила спускаться вниз рано поутру и слоняться по кухне, как будто поджидала кого-то. В библиотеке она завела себе отдельный ящичек секретера, в котором могла копаться часами, а когда уходила, всегда предусмотрительно запирала его на ключ, непременно уносимый ею с собой.
Однажды, когда она по обыкновению склонилась над этим ящичком, я заметила, что вместо игрушек и безделушек, которые раньше составляли основное его содержимое, он теперь полон каких-то сложенных бумажек. Мое любопытство и подозрения были разбужены без меры, и я решила во что бы то ни стало посмотреть, что же собой представляют эти тайные сокровища. Этим же вечером, как только юная леди и ее отец разошлись на ночь по своим комнатам, я подобрала среди всех ключей в доме, находившихся в моем распоряжении, тот, который подошел к замку. Открыв ящик, я вывалила все, что в нем находилось, в свой передник и унесла добычу к себе в комнату, чтобы изучить ее на досуге. Приступив к этому делу, я была поражена, хоть и ожидала чего-то подобного, – передо мной высилась целая стопка писем от Линтона Хитклифа, которые он писал чуть ли не ежедневно в ответ на те, что приносили от Кэти. Сперва это были краткие записки застенчивого юноши, на смену которым пришли многословные амурные послания. В них нелепости, соответствующие возрасту их автора, странным образом сочетались с проскальзывавшими здесь и там оборотами и образами, явно почерпнутыми из источников любовного опыта. Некоторые из этих писем поразили меня сплавом искреннего пыла и избитых банальностей, когда за выражениями живого чувства следовали напыщенные изъявления, с которыми школьник мог бы обращаться к бесплотной воображаемой возлюбленной. Нравились ли они Кэти, я сказать не могу, но мне они показались никчемными писульками. Прочитав столько писем, сколько смогла, я завязала их все в носовой платок и спрятала у себя, а пустой ящик заперла.
Следуя своей новой привычке, наша юная леди сошла вниз рано поутру и сразу отправилась в кухню. Я увидела, как она подошла к дверям, когда там появился мальчишка-разносчик. Пока молочница наполняла кувшин, Кэти сунула ему что-то в карман, вынув нечто взамен. Я прошла через сад, обогнав посланца, и подкараулила его. Мальчишка доблестно сопротивлялся, защищая доверенное ему послание, и мы, сражаясь, расплескали все молоко, но мне удалось отобрать у него драгоценный листок. Пригрозив гонцу страшными карами, если он сейчас же не побежит в деревню, то есть туда, откуда пришел, я схоронилась у ограды и пробежала глазами страстное сочинение мисс Кэти. Оно было безыскусней и красноречивей писаний ее кузена – ах, моя милая и глупая девочка! Я покачала головой и, глубоко задумавшись, побрела в дом. День был сырой, и Кэти не могла гулять по парку, поэтому после утренних уроков она отправилась искать утешения в своем ящике секретера. Ее отец сидел за столом и читал, а я нарочно нашла себе работу – пришивала оторвавшийся край портьеры, – чтобы приглядывать за девочкой. Птица, вернувшаяся к разоренному гнезду, оставленному ею полным чирикающих птенчиков, не выразила бы своим горестным криком и щебетом большего отчаяния, чем Кэти – одним коротким возгласом и исказившимся лицом, которое еще недавно выражало безмятежное счастье. Мистер Линтон оторвался от книги.
– В чем дело, милая? – спросил он. – Ты ушиблась? Поранилась?
По его тону и виду она поняла, что не он нашел ее тайный клад.
– Нет, папочка, – еле выговорила она. – Эллен, Эллен, проводи меня наверх! Мне дурно!
Я вняла ее призыву и пошла с ней в ее комнату.
– Ах, Эллен! Они у тебя! – сразу же перешла она к делу, когда мы остались одни, а затем упала на колени и взмолилась: – Пожалуйста, отдай их мне, а я обещаю больше никогда-никогда так не делать! И папе ничего не говори! Ты ведь ему пока не сказала, Эллен? Я вела себя очень плохо, но этого больше не повторится, обещаю!
Строгим голосом я попросила ее встать.
– Итак, мисс Кэтрин, – начала я, – вы, видно, зашли довольно далеко, раз вам так стыдно за них! Что за ерунду вы читаете и перечитываете в часы досуга? Может быть, стоит ее напечатать? И что, как вы полагаете, подумает ваш папа, когда я разложу их перед ним? Я их ему еще не показывала, но не льстите себя надеждой, что я буду хранить ваши постыдные секреты. Вам должно быть неловко! Я уверена, что именно вы стали зачинщицей в этом обмене глупыми признаниями, а Линтон даже и не думал начинать переписку.
