Мэри Брэддон - Тайна фамильных бриллиантов
Однажды утром Лора, смеясь, сказала своему мужу, что намерена подвергнуть его терпение большому испытанию.
— Чего ж ты от меня хочешь, моя радость?
— Я хочу, чтобы ты поехал со мной в Лувр на целый день. Я хочу хорошенько осмотреть все картины, особенно новые. Рубенсов-то я помню; я их видела три года назад, когда была в Париже с дедушкой. Я люблю более новых живописцев, Филипп; я желала бы, чтобы ты объяснил мне все картины и растолковал, что в них хорошего.
Сэр Филипп согласился, и Лора побежала одеваться с радостью маленькой девочки, которая себе выпросила праздник. Минут через десять она вернулась в прелестнейшем туалете — платье на ней было светло-голубое, все остальное: шляпка, зонтик, перчатки и ботинки — перлового цвета.
Был светлый и солнечный февральский день.
Работа Филиппу предстояла нелегкая: Лора пламенно любила живопись, но и тут, как и во всем, была непостоянна и поспешно перебегала от одной картины к другой, словно пчелка, пораженная мириадами цветов в роскошном саду и не знающая, на котором остановиться. Наконец она остановилась перед картиной, которая ей нравилась больше остальных. Сэр Филипп был на другом конце зала, когда жена его сделала это великое открытие. Она тотчас прибежала к нему и потащила его к картине. Это была головка поселянки работы одного из современных живописцев, и баронет вполне согласился с мнением Лоры.
— Как бы я желала иметь с нее копию, Филипп, — сказала Лора. — Я бы очень желала иметь такую картину в моем будуаре в Джослин-Роке. Как ты думаешь, кто рисовал эту прелестную головку?
Неподалеку от них, какой-то художник снимал копию с большой картины; сэр Филипп подошел к нему и спросил, не знает ли он, кто рисовал головку поселянки?
— Как же, — ответил художник, — это работа одного из моих друзей, молодого англичанина, пользующегося большой известностью в Париже.
— А как его зовут?
— Фредерик Керсталь. Его отец был известным портретистом в Англии много лет тому назад.
— Керсталь! — воскликнула Лора. — Мистер Керсталь! Да этот самый Керсталь-отец рисовал портрет моего отца. Дедушка мне это повторял не раз. Он рассказывал, что мистер Керсталь взял с собой этот портрет в Италию, обещая закончить его и привезти через два года. Но он никогда более не возвращался в Лондон. Филипп, как я хочу видеть этого мистера Керсталя. Может быть, портрет отца у него сохранился до сих пор, и я бы увидела, каким был мой отец в юности, прежде чем горе и заботы изменили его характер.
Она обернулась к художнику и спросила, где живет мистер Керсталь-отец и когда можно его видеть.
Художник задумался.
— Мистер Керсталь-отец очень стар и давно не пишет. Говорят, он даже почти рехнулся, совершенно потерял память и не сознает, что делается вокруг. Впрочем, другие уверяют, что он далеко не так поглупел и даже резко критикует современную школу живописи.
Лора перебила француза не очень любезно и спросила вторично адрес Керсталя. Художник вынул одну из своих карточек и написал на ней адрес своего друга.
— Он живет на улице Кэлу по ту сторону реки, — сказал он, подавая карточку Лоре. — Отыскать его нетрудно.
Лора поблагодарила француза и, взяв под руку мужа, пошла далее.
— Будет нам смотреть картины, Филипп, — сказала она, — поедем к мистеру Керсталю. Пожалуйста, не откажи мне в этой просьбе.
— Когда же я тебе в чем отказывал, Лора? Если ты хочешь, мы сейчас поедем, но я, право, не понимаю, отчего ты так жаждешь видеть этот портрет?
— Оттого, что я хочу посмотреть, каким был мой отец до отъезда в Индию. Я хочу знать, каким он был во время его блестящей молодости, когда еще злой свет не положил на него своей печати. Ах, Филипп, с тех пор как я полюбила тебя, я ни о чем не думала, кроме тебя; но после приезда отца я была очень несчастлива. Я ожидала, что он будет меня любить; я воображала, что не будет счастливее нас на свете; я мечтала о том, как он вернется, прижмет меня к себе, осыплет поцелуями. Но когда он приехал, он показался мне каким-то деревянным, каменным, его бледное, мраморное лицо пугало меня, его резкий голос заставлял вздрагивать. Я боялась его, Филипп; я боялась своего отца, своего родного отца, и мы совершенно сделались чужими. Я даже видела на его лице выражение ужаса, когда он смотрел на меня. Как же ты спрашиваешь, зачем я жажду видеть его таким, каким он был в молодости? Я, может, научусь его любить, когда увижу его молодое, улыбающееся лицо.
Лора говорила все это тихо, поспешно проходя по галереям Лувра, торопясь к мистеру Керсталю.
XI
Портрет
Улица Кэлу была очень небольшая, уединенная, узкая, извилистая, с высокими, уродливыми домами, украшенными кое-где мелочными лавками. Мостовая здесь наводила на мысль, что, вероятно, все ее камни были выворочены буйной чернью для устройства баррикад, да так и остались в таком хаотическом состоянии. Улица эта, казалось, была устроена с целью добиться из малого количества материалов наибольшего числа неудобств и неприятностей; и действительно, с этой точки зрения она была совершенством в своем роде. Парижские извозчики, проезжая по ней, беспрестанно хлопали бичами и изрыгали потоки брани. Вы могли здесь встретить грязных носильщиков с громадными лотками подгорелых хлебов, и крикливых старух со странными повязками, украшающими их седые волосы; в особенности эта улица была замечательна тем, что всякого проезжающего по ней до того растрясет, разобьет, измучит неровность мостовой, что он едва ли обратит внимание на окружающую местность.
Дом, в котором жил мистер Керсталь, английский живописец, был большим, угрюмым зданием с темной галереей. Посреди этой галереи была дверь, а в конце она выходила во двор, от которого несло запахом зелени, цыплят и вообще жильем. Дверь была открыта, и сэр Филипп с женой вошли в нее. Нигде не заметно было присутствия дворника или дворничихи, и только какая-то старуха, шатавшаяся в галерее, объяснила им, что мистер Керсталь живет на втором этаже. По темной, мрачной лестнице, покрытой вместо ковра густым слоем грязи, они поднялись и постучали в грязную, черную дверь. После довольно продолжительного ожидания дверь открылась, и они увидели на пороге старуху, походившую как две капли воды на ту, которая указала им дорогу.
Филипп спросил по-французски, дома ли старик Керсталь. Старуха ответила, что господин Керсталь-отец никого не принимает, но если они желают видеть господина Керсталя-сына, то он к их услугам.
Филипп ответил, что хочет видеть господина Керсталя-сына, и старуха провела баронета и его жену в гостиную, где заметны были следы старинной роскоши и где бронзовых часов и канделябров было вдвое больше, чем стульев и столов. Сэр Филипп отдал свою карточку старухе, и та отнесла ее в соседнюю комнату, из которой в полуоткрытую дверь хлынули облака табачного дыма.
