Джери Уэстерсон - Вуаль лжи
— Утром, — негромко сказал Криспин, — я проверю, как дела у Филиппы. Надеюсь, ты доставил ее мастеру Кларенсу в целости и сохранности?
— О да, хозяин. Взгляните, уже светает. — Мальчишка встал и, приоткрыв ставни, выглянул в туманную зарю.
Поежившись, от тут же закрыл окно и вернулся к очагу.
— А что сталось с тканью? У кого она теперь?
— У Владыки нашего. Принесена в жертву на огне, — улыбнулся Криспин. — Понимаешь? Я сжег ее, своими руками.
Джек перестал тереть колени и уставился на Криспина.
— Ого! Хозяин, что за муха вас укусила?!
Криспин сидел, уставившись в пустую чашу. Мокрое дерево поблескивало, словно просило добавки.
— Ты ведь знаешь, Джек, что я не верю в такие вещи. — Криспин, содрогнувшись, припомнил часы, проведенные в камере. Он отогнал от себя мрачные мысли и уставился на пламя. — Столь многие погибли, пытаясь завладеть мандилионом. Эта реликвия очень опасна. — Криспин надел чашу на кончик пальца и принялся крутить ее, как юлу. — Кроме того, если в мандилионе действительно имелась хоть какая-то толика силы, я не мог позволить, чтобы он попал в руки людей, жаждущих им обладать.
— Разве нет ни одного священника, которому вы бы верили? Скажем, Вестминстерский аббат? Или архиепископ Кентерберийский?
— Нет, даже им я не верю. Власть развращает. «Меньшее зло по отношению к большему злу почитается благом…». Так говорил Аристотель. Я сделал свой выбор. И держусь его.
Джек забрал чашу Криспина и наполнил ее вином. Покачал головой:
— Пожалуй, есть все-таки разница между такими, как вы и я, хозяин. Я бы никогда не взял на себя такую ответственность.
Криспин принял чашу и пригубил.
— Ты забываешь: меня много лет готовили начальствовать. В конце концов, я водил людей в битвы. К тому же сам управлял своим хозяйством, да и наблюдал интересы Ланкастера.
— Да, сэр. Вы совсем другая птица, это уж точно. Лорды и челядь. Между ними пропасть.
Криспин задумался и принялся пить, вдыхая пряный аромат вина.
Стук в дверь заставил обоих обернуться. Джек поднялся, оправил свою ветхую тунику и открыл дверь.
На пороге, придерживая капюшон, стояла Филиппа.
Криспин немедленно соскочил с кресла и подтянул рубашку, прикрывая перебинтованное плечо. Он чувствовал себя несколько неуверенно в одних чулках и без башмаков.
— Можно войти? — хрипловатым голосом спросила она.
Джек посмотрел на своего хозяина, и тот кивнул. Тогда парнишка знаком показал ей в глубь комнаты и бесшумно выскользнул из комнаты, тихо прикрывая за собой дверь, но Криспин все же успел заметить его ухмылку в щели между косяком и створкой.
Криспин не мог отвести глаз от Филиппы. В ее золотистых волосах сверкали пряди медно-ржавого цвета. Очаровательный завиток колыхался возле основания шеи, где расходились пряди. Криспину захотелось прижаться к этому месту губами.
Девушка смотрела на огонь. В памяти всплыла их последняя, неуклюжая встреча в «Кабаньем клыке», и Криспина передернуло от досады.
— Филиппа, почему ты здесь? Разве мастер Кларенс выгнал тебя?
— Нет. Нет-нет. Он очень добр ко мне.
Криспин ступил на шаг ближе. Ее искренность словно опалила жаром его лицо.
— Тогда что случилось?
— Я должна была прийти как можно скорее. Весь дом перевернулся, когда Лайонела забрали. Мод устроила дикую истерику. — Последние слова она произнесла с ноткой удовлетворения. — Кларенс вот-вот даст ей пинка.
— Понятно. Я смотрю, здесь у нас куда тише. Мирный квартал.
Она обернулась. Ее лицо было серьезным, взгляд потерял томность.
— Твое жилище нельзя назвать мирным.
Криспин приблизился, чтобы встать у огня, поближе к Филиппе. Из очага выкатился клуб дыма и обвил ему бедра. Он ощутил запах сгоревшей мечты.
— Зачем ты пришла? Я сам собирался зайти к тебе утром.
— Боюсь, это не может ждать. — Филиппа посмотрела Криспину в глаза. — Понимаешь, Кларенс сделал мне предложение.
Ему почудилось, будто мимо что-то пронеслось. Он так и не смог дать ему определения. Словно вихрь ледяных кристаллов ударил в лицо… или женская рука нанесла пощечину.
— Весьма… неожиданная новость.
— Понимаешь, он унаследует все фамильное богатство. И… и… ну, он говорит, что доверит мне вести домашнее хозяйство и торговое дело, раз уж я с этим так хорошо справлялась раньше. И еще мне кажется, что я ему нравлюсь.
— Ясно. Н-да, это разумно. — Его грудь словно обручем стянуло. Криспину стало трудно дышать. — И практично. Ты сохраняешь все прежнее богатство и свой дом. Хотя выше Кларенса Уолкота тебе не подняться.
Она взглянула ему в глаза.
— Других предложений мне не поступало.
Криспин взглянул на Филиппу. Она была серьезна. Должно быть, сказались неурядицы последних дней. Она нахмурилась и резко спросила:
— Почему ты не запрещаешь мне выходить за Кларенса?
— С какой стати я должен это запрещать?
— Мог бы и сам сделать мне предложение.
Он отвернулся.
— Ты совсем ко мне ничего не питаешь?
Криспин почувствовал обжигающий взгляд на щеке. Он чопорно выпрямился.
— Тебе недостаточно, что я признался в своей любви?
Она потрясла головой.
— Это тебя мандилион заставил.
— Женщины… — пробурчал он себе под нос. — Подавай им все, да еще на их же условиях…
— А что, могут быть какие-то другие условия? — Она на миг улыбнулась. — Например, почему ты не поцеловал меня, когда я вошла?
Криспин промолчал. Филиппа повернулась спиной к очагу и в упор посмотрела на Криспина.
— Разумеется, — затем сказала она, беря себя в руки, — правда в том, что ты не можешь сделать мне предложение, так как рыцари не женятся на горничных. Разве не так?
— Я не рыцарь.
— Ты ошибаешься. Вот здесь, — она постучала себя по груди, — всегда. Твое истинное «я», и ты не можешь его сбросить. Это я поняла, когда ты отвел меня в «Кабаний клык». Помнишь? Не мог допустить, чтобы кто-то увидел, как мы обнимаемся. Действительно: «Ах, что скажут люди?!»
–. Не так все это было…
— Вон ты зовешь Гилберта Ланггона своим другом, а сам едва терпишь то место. Да нет, там вполне можно посидеть и выпить, коль скоро сам его кабачок для того и создан. Но ходишь ты туда вовсе не из-за мастера Гилберта. А из-за того, что можешь там спрятаться.
Криспин бросил на нее убийственный взгляд.
— Закончила?
— Я думала, что моя жизнь пошла прахом. Но у тебя, я смотрю, дела идут еще хуже. Ты сам выбрал одиночество, Криспин.
Он нахмурился еще сильнее.
— Этого я не выбирал.
— Вот уж сомневаюсь.
