Сюзан Ховач - Богатые — такие разные
Мы вернулись домой, когда солнце уже садилось. Я не ожидала увидеть в саду в этот поздний час ни одного садовника, но на второй лужайке ниже дома деловито подстригал газон юноша в рабочем комбинезоне.
— Хэлло, Сэм! — окликнула я его.
Он был сыном главного садовника, присматривавшего за домом в наше отсутствие, жена которого в летние месяцы исполняла обязанности моей экономки. Келлеры были иммигрантами из Германии. Когда мы их нанимали, Сэма звали Гансом-Дитером, но в 1917 году он сменил имя из-за антигерманских настроений в школе, и его назвали Сэм, по имени популярного ковбоя, героя журнала для юношества. Пола забавляла его решимость стать американцем. Я вспоминаю, как он говорил Келлерам: «Ваш сын смелый парень!» Но Келлеры были прусскими лютеранами, а не германскими евреями, и не улавливали этого комплимента.
— Добрый вечер, госпожа Ван Зэйл, — отвечал юный Сэм Келлер, с улыбкой распрямив спину. — Добрый вечер, сэр. Добро пожаловать снова в Бар Харбор!
У него были превосходные манеры, но он не был красавцем, этот высокий широкоплечий парень, всегда сиявший дружеской улыбкой.
Я заметила, как в глазах Пола загорелся огонек пристального внимания.
— Давно ли ваш отец заставляет вас делать вместо него всю свою работу?
— С тех пор, как начались каникулы в школе, сэр. Это моя летняя практика. Я подстригаю газоны и вокруг другого коттеджа. Когда в Бар Харбор съезжаются отдыхающие, здесь всегда много работы, почти во всех домах требуется рабочая сила.
— Делаете деньги, не так ли? И что вы будете с ними делать?
— Я коплю на колледж, сэр. Собираюсь стать юристом.
— Все юристы жулики! — поддразнил его Пол.
— Ничего себе! Вы действительно так думаете, сэр? Разве это не противоречит закону усреднения?
Оба рассмеялись, и, когда Пол задал еще несколько вопросов, я была почти уверена в том, что Сэма Келлера уже начала обвивать шелковая сеть, которая увлечет его от скромных занятий в более грубый, живущий бурной жизнью мир.
— Но как он найдет общий язык с другими? — в недоумении спросила я Пола. — Подумайте, Джейк Райшман — аристократ с Пятой авеню! А сам Корнелиус, с его родословной, восходящей к голландским феодалам! Даже Кевин, и тот сын миллионера! Как поладит с ними Сэм?
— Превосходно, как мне кажется. У него больше уверенности в себе, чем у этих троих, вместе. И если уж стоит о ком-то беспокоиться, так это о Корнелиусе, не привыкшем общаться с юношами его возраста, а с Сэмом Келлером будет все в порядке.
Но я беспокоилась обо всех и была убеждена, что Пол подобрал слишком разношерстный квартет. Мне следовало бы знать больше. Сэм из своей садовой сторожки шагнул в гостиную, как если бы всю свою жизнь общался с собиравшимся летом в Бар Харборе обществом, и через минуту даже Джейк Райшман спрашивал себе кетчупа к молотому мясу. Болезненная стеснительность Корнелиуса словно расплавилась, и ее как не бывало, и вскоре даже речь готовившегося к высшей школе Кевина Дайли стала более мягкой под влиянием среднезападных интонаций Корнелиуса. У всех четверых был волчий аппетит, и после нескольких утренних часов, проведенных над классическими текстами под руководством приглашенного учителя, они устремлялись в столовую, очищали до блеска тарелки и вырывались оттуда как стая щенят из корзины, в которой их откуда-то привезли. В половине третьего на час приходил тренер по теннису, и после его ухода они оставались на корте, со смехом и криками перебрасывая мяч через сетку.
Шли дни. Сияло солнце. Все мальчики загорели, а у Корнелиуса и Джейка выгорели волосы. Корнелиус забыл о своих болячках, чему, как я видела, был очень рад Пол, вполне довольный своими новыми протеже. После обеда он втягивал их в разговоры, и каждый раз, когда я их слушала, я замечала, как умело он направлял беседу и поощрял их самовыражение. Видела, как он наблюдал за ними, неумолимо отмечал их ошибки, но никогда не выделял ни одного из четверых, хотя они, естественно, соперничали между собой, пытаясь завоевать его наибольшее расположение. Я видела их обращенные к Полу увлеченные юные лица и, отмечая преклонение в их глазах, не могла не задаваться вопросом, вправе ли был Пол манипулировать их жизнями ради собственного развлечения. Он как бы порабощал их силой своей личности, навсегда подчиняя их себе. Семнадцать лет — наиболее впечатлительный возраст.
Иногда Пол отсутствовал. Я облегченно вздохнула, когда Пол, уезжая ко мне в Бар Харбор, оставил Теренса в Нью-Йорке, но в конце июля, после короткой поездки туда, он вернулся в Мэн вместе с Теренсом.
Меня охватил панический ужас. Я до утра не сомкнула глаз, пытаясь представить себе, что должна была сказать Теренсу. Когда же на следующий день я встретилась с ним лицом к лицу, то так и не смогла собраться с мыслями, чтобы разрядить ситуацию. Фанатизм Теренса теперь только пугал меня, и я с ужасом думала о том, что, если поступлю неправильно при неизбежной встрече, он может потерять самообладание и совершить какую-нибудь катастрофическую ошибку, которая будет стоить ему работы и поставит под угрозу мой брак.
— Не можем ли мы поговорить? — спросил он тихо, скользнув в мою малую гостиную в то утро, когда Пол играл в теннис с мальчиками.
— Это не совсем удобно…
— Погодите, я закрою окна. — Я беспомощно смотрела на то, как он словно выключил звуки, доносившиеся с теннисного корта, и повернулся ко мне. — Я думал о вас все время после нашего последнего разговора. Мне нужно о многом сказать вам.
— Да, я тоже думала. Теренс, я…
— На следующей неделе он уезжает в Бостон на сессию с участием «Киддер, Пибоди». Позвольте мне придумать какой-нибудь предлог, чтобы остаться здесь еще на один день. По-видимому, мне это удастся. И когда все эти ребята улягутся спать, я мог бы прийти к вам в комнату.
— Нет. — Я снова почувствовала к нему физическое влечение и испугалась больше, чем когда-либо. Почему-то, может быть потому, что я слишком ушла в заботы Пола, связанные с его последними протеже, Теренс внезапно показался мне типичным его протеже, жестким, безжалостным и зверски честолюбивым, и когда я вспомнила этих четверых мальчиков, попавших теперь под столь сильное влияние Пола, мне стало страшно за них.
— Сильвия, не расстраивайтесь. — Он быстро поцеловал меня, прежде чем я успела отшатнуться. — Не надо. Если бы вы только могли отдать должное реальности, приняв меня, вы поняли бы, что это куда менее мучительно, чем все романтические иллюзии, за которые вы цепляетесь уже много лет.
Мой подбородок поднялся, а руки твердо уперлись в его грудь. Страх мой прошел.
