Мэри Маргарет Кей - Дворец ветров
Донесшийся до него едва уловимый звук произвели не мужчины, двигавшиеся к нему по равнине. Он раздался гораздо ближе, где-то позади него, предположительно ярдах в двадцати – тридцати, хотя в такой безветренной тишине любые звуки разносятся на значительное расстояние. Это был всего лишь стук камешка, сдвинувшегося с места, однако, если не считать холма, на котором сидел Аш, равнина на несколько сотен ярдов окрест была совершенно плоской, и никакой камешек не мог сдвинуться с места или столкнуться с другим без посторонней помощи. Аш затаил дыхание, напряг слух и услышал следующий звук, столь же легко узнаваемый, – стук подкованной железом чапли о камень. По меньшей мере еще один человек приближался к холму с противоположной стороны.
Несколько разных предположений молнией пронеслись в голове у Аша, все одинаково неприятные. На границе процветал обычай кровной мести, и, возможно, этот человек собирался напасть из засады на приближающихся мужчин. Или же намеченной жертвой являлся сам Аш – может статься, кто-то, у кого имелись причины ненавидеть разведчиков, заметил его и последовал за ним по пятам. Напрасно он не взял с собой оружия. Но было слишком поздно сожалеть об этом, ибо позади снова раздался стук металла о камень, и Аш осторожно повернул голову и замер в ожидании, напрягшись всем телом, готовый к нападению.
Совсем рядом раздался шорох, словно кто-то задел терновый куст у подножия холма, а несколько мгновений спустя одинокий мужчина стремительно прошагал мимо, не обернувшись. Он прошел слишком быстро, чтобы Аш успел толком разглядеть что-нибудь, кроме высокой фигуры, закутанной в грубое шерстяное одеяло и вдобавок защищенной от ночной прохлады отрезом ткани, намотанным на голову и вокруг шеи. В следующий миг человек превратился в черный силуэт на фоне залитой лунным светом равнины. Если он и был вооружен, то всяко не мушкетом, хотя, возможно, под одеялом скрывался патханский нож. Он явно не заметил Аша и не заподозрил его присутствия. Однако в нем смутно чувствовалась некая вороватая настороженность: он втягивал голову в плечи и постоянно поглядывал направо-налево, словно нервничая и опасаясь погони.
Четверо мужчин встретились ярдах в пятидесяти от холма, остановились и несколько минут разговаривали. Потом они присели на корточки, дабы продолжить беседу в более удобном положении, и Аш увидел вспышку трута, когда они зажгли кальян, чубук которого стали передавать по кругу. Мужчины находились слишком далеко, чтобы он мог услышать что-нибудь, кроме невнятного бормотания и изредка смеха, но он понимал, что, если попытается покинуть свое укрытие, они сразу его заметят и едва ли придут в восторг от присутствия постороннего человека, следившего за ними. Сам факт, что они сочли нужным встретиться в такое время и в таком месте, свидетельствовал об их нежелании афишировать свои дела, и при данных обстоятельствах Ашу представлялось разумным терпеливо сидеть и ждать.
Он ждал почти целый час, с каждой минутой все сильнее замерзая и проклиная себя, дурака, за пристрастие к ночным прогулкам. Но наконец долгое ожидание закончилось. Четверо мужчин поднялись на ноги и двинулись в разные стороны: трое направились обратно к горам, а четвертый вернулся тем же путем, каким пришел. Он снова прошагал всего в нескольких ярдах от холма, и на сей раз луна светила ему в лицо, но он прикрывал рот и подбородок свободным концом тюрбана, так что видными оставались только ястребиный нос и глубоко посаженные глаза. Тем не менее лицо показалось Ашу знакомым. Он явно встречал этого мужчину прежде – он был уверен, хотя сам не знал, откуда такая уверенность. Однако, прежде чем он успел собраться с мыслями, мужчина прошел мимо и исчез за холмом.
Выждав с минуту, Аш осторожно выглянул из-за валунов. Он смотрел вслед высокой фигуре, торопливо шагавшей в направлении Мардана, пока она не скрылась из виду, и лишь потом поднялся на затекшие, замерзшие ноги и пустился в долгий обратный путь к крепости, напрочь забыв про Белинду.
На следующее утро, в ослепительном сиянии сине-золотого осеннего дня, ночное происшествие утратило зловещий оттенок, сообщенный ему призрачным лунным светом, и стало казаться совершенно безобидным. Вероятно, эти четверо мужчин встретились, чтобы обсудить какой-нибудь срочный вопрос, касающийся сугубо племенных интересов, а если они предпочли увидеться ночью, то это их дело. Аш выбросил происшествие из головы и, наверное, никогда больше не вспомнил бы о нем, если бы не случайная встреча в сумерках, состоявшаяся примерно шестью днями позже.
В тот вечер в поло не играли, и потому Аш взял ружье и отправился стрелять куропаток в лесочке у реки, а возвращаясь обратно вскоре после заката, встретил на дороге неподалеку от расположения кавалерийских частей одного человека, совара из своего собственного эскадрона. Последний свет дня быстро мерк, и Аш узнал солдата, только поравнявшись с ним. Ответив на воинское приветствие, он прошел мимо, а потом резко остановился и повернулся, вдруг вспомнив этого мужчину. Он опознал его отчасти по походке – по манере слегка вздергивать одно плечо в такт шагам. Но было еще одно: старый шрам, рассекавший пополам правую бровь, который Аш, сам того не сознавая, успел заметить на лице, мельком увиденном в ярком лунном свете.
– Дилазах-хан…
– Сахиб?
Мужчина повернулся и подошел к нему. Он был патханом из афридиев, и его племя являлось одним из многих, формально подчинявшихся власти эмира Афганистана, но на практике не признававших никаких законов, кроме своих собственных. Ашу пришло в голову, что ночью на равнине Дилазах-хан почти наверняка встречался со своими родственниками, которые принесли ему новости из родной деревни, скорее всего касавшиеся родовой вражды с каким-нибудь соседним племенем, один или несколько представителей которого могли служить вместе с ним в корпусе разведчиков.
Британская территория считалась нейтральной, и кровная месть на ней находилась под запретом. Но по ту сторону границы дела обстояли иначе, и соплеменники Дилазаха, по-видимому, не хотели привлекать к себе внимание. В любом случае он не нарушил никаких законов, подумал Аш, а потому едва ли справедливо выпытывать у него вещи, которые он явно желает сохранить в тайне. В свое время Аш сам страдал и бесился от подобного вмешательства в свои дела, поэтому он не сказал того, что собирался сказать, и, наверное, напрасно: если бы Дилазах испугался, возможно, он изменил бы свои намерения и планы, а тем самым, помимо всего прочего, спас бы свою жизнь. Хотя, воспитанный своей верой в твердом убеждении, что от судьбы не уйдешь, он вряд ли поверил бы, что любые его или еще чьи-то поступки в силах изменить предначертанный ход событий.
