Марина Струк - Обрученные судьбой
— Кто это? Кто? — проговорили немного отчетливее, но Ксения не могла выдавить из себя ни слова.
Только царапала ногтями бревна хладной, прислонилась лбом к дереву, роняя в высокую траву под ногами горячие слезы. А голос все взывал к ней, умоляя откликнуться, резал по напряженным нервам своей настойчивостью, своим певучим акцентом. И она вслушивалась в него, пытаясь опознать этот голос, разгадать в произнесенных словах свое имя, и одновременно боясь этого — ведь тогда она едва ли найдет в себе силы уйти отсюда.
Как же Ксении хотелось ныне, чтобы ушла эта преграда меж ней и Владиславом, так жестоко разделившая их опять! Только бы обнять его снова, прижавшись всем телом к нему, провести пальцами по его волосам, коснуться лица. Она на все пойдет, лишь бы он жил! На все! Даже живот свой положит, только бы вырвать его отсюда!
— Боярыня… — громким шепотом окликнула Ксению Марфа со своего поста, подавая знак, что пора уходить, и той ничего не оставалось, как в последний раз царапнуть ногтями дерево под своей ладонью, а после быстро побежать к Марфе, удерживая на плечах опашень.
Марфута вызвалась сама помогать боярыне в бане, оставив прислужниц в притворе, чтобы не видели те, как заливается слезами Ксения, как снова и снова пытается остановить свой плач, но ничего не выходит, и опять прорывается вой сквозь плотно сомкнутые губы.
— Нынче вечор пойдет в пыточную, — плакала она. — И Брячу уже позвал… и мыльню приказал истопить. А после ко мне… руки в крови будут… За что мне это, Марфа? За что?
— Тише, боярыня, тише, — приговаривала Марфа, окатывая ту прохладной водой в мыльне из ушата, вытирая ее тело полотном. — У стен есть уши, есть очи у стен, боярыня. Ничего, лях крепкий — сдержит и не такое. А потом мы дождемся, когда в сторожа пойдут самые молодые, самые непытливые. Я ключи стащу у Владомира с пояса. Вот и откроем темницу-то ляшскую. Ранее вывели уже из-под топора русского, неужто нынче не сможем? А тебе надо с Северским ухо востро держать, Ксения. Ни словом, ни взглядом ни себя, ни своей кручины не выдай. Иначе он тут же замучает ляха… тут же, помяни мое слово. Да и тебе достанется тогда!
Легко было сказать Марфуте — не выдать себя, думала Ксения после, шагая по своей спаленке из угла в угол. Всех своих прислужниц она прогнала прочь, даже Марфу отпустила, не желая никого видеть нынче. Она то опускалась перед образами и неистово клала поклоны, умоляя защитить Владислава от лютости Северского, то валилась на постель в тихих рыданиях, зная, где ныне находится ее муж (одна из прислужниц принесла ей это страшное известие). Потом вспомнилось, как муж целовал ее день назад, прижав спиной к возку, и чувство отвращения охватило ее. Нет, не смогу! Думала, что вот так, когда Владислав уже не видит и не слышит, будет легче, но потом сообразила, что он все равно будет знать. Знать, что будет происходить в этой комнате. Да и ей-то каково будет вытерпеть?
Ксения заметалась по спаленке, ища какой-нибудь способ избежать того, что предстояло ей нынче вечером. Нет, она пока не готова принять Северского, ведь еще помнит тело каждое касание другой руки, каждый поцелуй других губ. Ведь Матвей Юрьевич придет к ней, насытившись кровью того, кто недавно ласкал ее, того, для кого бьется ее сердце.
Ее взгляд упал в соседнюю светлицу, на пяльцы и корзину с нитями, а потом зацепился за блестевшие в лучах закатного солнца ножницы из серебра, что Северский подарил ей среди других даров к свадьбе несколько лет назад. Она быстро метнулась из спаленки, с трудом вытащила ножницы из клубка шелковых ниток. Потом задрала подол рубахи и на миг замерла, раздумывая, держа ножницы в руке за одно из лезвий.
Вдруг Ксения расслышала тяжелую поступь шагов в переходе, что вел в ее покои, из основных хором, и резко полоснула себя по ноге, потом еще раз, ведь с первого раза не удалось рассечь нежную кожу на внутренней стороне бедра.
Она едва успела кинуть ножницы обратно в корзину и быстро забежать в спаленку, как дверь в ее покои отворилась, и Северский зашагал через светлицы к спальне. Она склонилась перед ним в низком поклоне, но ничего не произнесла, как обычно, только выпрямилась, опуская глаза в пол. Он же быстро подошел к ней и поднял ее лицо вверх, ухватив пальцами подбородок.
— Ксения Никитична, — приветствовал он ее, целуя в губы. Она напряглась невольно — снова этот поцелуй — такой глубокий, такой властный. Он редко целовал ее ранее, просто укладывался с ней на постель и начинал трогать ее тело, гладить, иногда щипая ее больно, если она лежала совсем безучастно. И только когда язык проник глубоко в рот, позволила себе отвернуться, сама не своя от той дрожи, что трясла ее тело. Господи, как выдержать это?
Северский прервал поцелуй, заметил выражение ее лица, но принял его за смущение и стыд, улыбнулся довольно, погладил по щеке. А потом медленно проговорил:
— Нет греха в поцелуях мужниных, Ксеня. Нет греха в любви плотской. И в наготе греха тоже нет, — убеждал он, принуждая забыть учение церкви о любви между мужчиной и женщиной. А потом добавил. — Сними рубаху, Ксеня, — ухмыльнулся, заметив ее потрясенный взгляд.
Никогда ранее он не просил ее об том, никогда ранее не пытался увидеть ее тело, а если и стягивал с нее, легко преодолев сопротивление, рубаху, то делал это в абсолютной тьме, без света свечей. Ныне же было довольно светло — он пришел ранее обычного, только сумерки опускались на вотчину. А впрочем, ныне все было не так, как ранее. Даже сам Северский был какой-то иной: и смотрел на нее, и касался совсем по-другому.
Знать, не судьба, с горечью подумала Ксения, медленно тяня подол рубахи вверх, знать, не суждено ей обмануть мужа. Но тот вдруг замер, глядя на ее ноги, а после отшатнулся, не скрывая брезгливости на своем лице.
— Ты погана, что ли, Ксения? — проговорил Северский, отходя от нее на шаг, и Ксения проследила за его взглядом — по ее ноге спускалась вниз тонкая дорожка крови.
— Выходит, что да, — Ксения опустила вниз голову, пытаясь скрыть то облегчение, что охватило ее при виде собственной крови, бегущей от колена к ступне. Теперь уж точно он не придет к ней в ближайшие несколько дней, теперь она может не опасаться его домогательств.
Северский кивнул, погруженный в свои мысли, а после вдруг быстро поцеловал ее в лоб, держа ее на расстоянии от себя, и вышел из ее покоев. Ксения же в изнеможении опустилась на постель за своей спиной, стараясь выровнять дыхание, а не закричать во весь голос от радости, что ей удалась ее задумка. Она все же хихикнула немного нервно, довольная в этот миг своей сообразительностью, уверенная, что ежели смогла в этом обмануть мужа, то удастся и то, чего ей так страстно желалось — уберечь Владислава от недоли и смерти.
