Саша Карнеги - Знамя любви
– О дорогой, ты мне льстишь! – теперь уже все ее тело жаждало его рук, его мужской силы. Сколько можно разговаривать!
– И все же за этим что-то кроется. Можешь не сомневаться, Александр Шувалов не из тех, кто способен на необдуманные поступки.
Но Казя его не слушала.
– Неужели это сейчас самое важное? – спросила она охрипшим голосом, сбросила с ног туфли и направилась к нему. Алексей посадил ее на колено и стал медленно стягивать платье с ее плеч, но вскрикнул от неожиданности: Казя небольно укусила его в шею.
– Ну ты, дьяволенок!
Алексей подхватил Казю на руки и отнес на кровать. Лихорадочными движениями они старались освободить друг друга от одежды, и пальцы Алексея нетерпеливо рвали многочисленные крючки на Казином платье. Казя откинула голову на подушки, выгнулась дугой, и поколебленное случайным сквозняком пламя свечи отбросило тени на ее атласную кожу.
Они целовались и ласкали друг друга губами, пока не истощилось последнее терпение. Объятые дикой страстью, они соединились. Несмотря на силу своего вожделения и необычайную физическую мощь, Алексей был сама нежность. Хотя кровать ходила под ним ходуном, он ни разу не причинил Казе боли. И когда он разъял свои объятия и, тяжело дыша, упал на кровать рядом, все еще держа одну ногу на ее бедрах, у нее на губах не было ни капли крови, а на теле – ни одного синяка.
– О Боже, какая ты чудесная женщина, – вымолвил он.
Это были первые слова, слетевшие с его уст с момента их соединения. И слава Богу – ибо в момент наивысшей страсти в ушах Кази неизменно звучал голос Генрика, произносящего слова любви. И сейчас, когда Алексей заговорил, ей мерещилось совсем иное лицо в рамке мокрых вьющихся волос, склоняющееся над ней.
– Нам было сегодня необыкновенно хорошо, правда? – Алексей с улыбкой повернулся к ней. Казя привстала и погладила его по влажным волосам.
– Да, дорогой.
Но в глубине души она знала – как он ни красив, как ни силен, но чего-то в нем все же недостает, чего-то, что может ей дать лишь один человек в целом свете.
Остатки догоревшей свечи лежали на кучке воска, в окна между портьерами вползал рассвет. Луч раннего солнца позолотил спящее лицо Кази, она заворочалась и что-то пробормотала со сна. У сваленного кучей на полу платья привстала на задние лапы крыса, но, напуганная движениями Кази, быстро шмыгнула в нору за деревянной обшивкой стен. Внизу во дворе уже переговаривались во весь голос слуги.
Алексей давно проснулся и наблюдал за лицом Кази. Вот ресницы дрогнули, но она не раскрыла глаз. Он погладил черные блестящие волосы, раскинувшиеся по подушке, и дотронулся пальцем до ее рта.
– Проснись, маленькая полячка. Мне скоро уходить, – шепнул он, склонился к ней и ласковыми прикосновениями рук разбудил. Ее рот раскрылся, обнажив сломанный зуб, ноги, лежавшие на его бедре, напряглись.
– Я бы хотела поехать с тобой, – сонным голосом промолвила она, освещенная уже ярким солнцем.
– В кирасе ты будешь выглядеть замечательно. Но ты больше нравишься мне такой, как сейчас, – Казя ждала от него чего-то большего, но она и сама так хотела спать, что не могла как следует раскрыть глаза. Алексей вызвал Карцеля и велел принести горячей воды и мундир. «Скоро он уедет», – подумала Казя, и у нее защемило сердце. Правда, он уезжал еще не сейчас, а поздно ночью, но тогда о двух прекрасных месяцах с Алексеем уже будет напоминать только Карцель, который останется с ней.
– Смотри за ней хорошенько, маленький негодяй, не то я тебе уши отрежу, – пригрозил Алексей.
– Что ваше, то мое, ваше превосходительство. Будьте спокойны. Я о ней позабочусь, – без всякой обиды ответил карлик.
Казя окончательно проснулась от того, что Алексей сдернул с нее одеяло и с полуулыбкой смотрел на ее обнаженное тело.
– Вот такой я хочу тебя запомнить, – сказал он.
Он поцеловал Казю. Она обвила руками его шею и на миг прижалась, но он разнял ее руки и отстранился.
– Ненавижу прощания, – отрывисто сказал он, тремя большими шагами достиг двери и скрылся за ней. Казе еще было слышно, как он сбегает по ступенькам лестницы. Но вот его шаги затихли вдали, и она зарылась лицом в подушку.
Наплакавшись, она еще какое-то время продолжала лежать, размышляя. Внутри себя она ощущала болезненную пустоту, но перед тем как начать новую жизнь рядом с Фике, надо было как следует подготовиться, а для этого следовало осушить слезы и подняться с постели. И Казя поднялась.
Часть 5
Глава I
Вызов к молодому двору последовал, однако, только в середине июня. Великая княгиня с супругом пребывала в Петергофе, и Казе было предложено явиться туда незамедлительно.
Сидя в душной от полуденного зноя карете, Казя прижимала к лицу носовой платок для защиты от пыли, врывающейся в открытое окно. Сквозь стук колес и резкие удары тяжелых рессор прорывался громкий фальцет Карцеля, поносившего на чем свет стоит кучера Бубина.
– Смотри, куда едешь, дубина стоеросовая! Думаешь, ее светлости приятно трястись, что твоей горошине на сковородке. – Одолеваемый чувством высокой ответственности за благополучие и комфорт Кази, он взял себе за правило разговаривать со слугами чрезвычайно грубо. Однажды Казя даже пожурила его за высокомерную манеру отдавать приказания, на что он возразил:
– Но, пани, подумайте сами, что скажет мой господин, если узнает, что я позволял этому мужичью пренебрегать вашими удобствами?
Карету с такой силой подбрасывало на рытвинах, что Казя хваталась за кожаные петли. За молодыми тополями, высаженными с обеих сторон дороги, виднелась залитая солнцем равнина. Кое-где на маленьких лесистых холмиках возвышались богатые летние особняки вельмож. Длинные канавы, заросшие высоким тростником, тянулись вдаль до самого моря, на крошечных болотистых лугах радом со своими жалкими приземистыми лачугами гнули спины под палящим зноем мужчины и женщины, косившие траву.
Мимо на взмыленных конях галопом проносились всадники, карета Кази обгоняла то другие экипажи, то телеги, груженные сеном, с привязанными сзади жеребятами. Бедняки, заслонясь ладонью от солнца, брели по пыли, толкая перед собой маленькие тачки или неся на спине тяжелые мешки. В одном месте карета встретилась с колонной солдат на марше – их песня слышалась еще долго после того, как они остались далеко позади.
Казя откинулась на спинку трясущегося сиденья и предалась мыслям об Алексее. После его отъезда она получила от него всего лишь одну коротенькую небрежно нацарапанную записку, в которой он сообщал, что здоров, но очень по ней скучает. «Пытались предпринять атаку... Но пруссаки, видимо, увиливают от встречи с нами...» Далее он интересовался, хорошо ли смотрит за ней Карцель? Кончилась записка такими словами: «Сейчас ты уже, наверное, находишься при великой княгине. Я вижу вас вдвоем и хотел бы знать, о чем вы беседуете».
