Саша Карнеги - Знамя любви
Между тем граф Шувалов, наконец, открылся.
– Я устроил вас фрейлиной при дворе великой княгини, – заявил он без обиняков. Никаких «если вы не возражаете» или «мне кажется, я мог бы», просто «я устроил» – и все тут.
– Но п-п-предположим, что я не хочу...
– Вы хотите, мадам, вы хотите. А теперь выслушайте меня со вниманием, – и он в течение нескольких минут быстро говорил, поясняя внимательно слушавшей Казе, какие перед ней открываются перспективы.
– Итак? – спросил он в заключение, глядя на нее своими змеиными глазками. Казя медлила с ответом. У окна вдруг выросла девица с дерзким выражением лица.
– Ваша светлость, купите! – Она протянула поднос с горячими пирожками. – Прямо с пылу, с жару! – Глаза ее с одобрением скользнули по бархатному плащу Кази с горностаевой отделкой и по приветливому улыбающемуся лицу. Она, смеясь, пошла вровень с каретой, не отставая ни на шаг.
– О, да вы красотка! – воскликнула она с обезоруживающей искренностью. Граф Шувалов искоса взглянул на нее с такой непомерной злостью во взоре, что она, как ужаленная, отскочила от окна кареты и начала лихорадочно креститься, приговаривая «чур меня, чур!», словно на нее обратил свои глаза сам дьявол. Казя расслышала, как она даже ругнулась вслед их карете.
– Гони! – приказал Шувалов кучеру. – Подальше от этого сброда.
Кучер подстегнул лошадей, с добродушной ухмылкой покрикивая на гуляющих, чтобы те дали ему проехать. Шувалов притаился в своем углу и, пока они не выехали на берег реки, не произнес ни слова.
– Итак? – повторил он свой вопрос.
– По сути дела, вы хотите, чтобы я стала шпионить за великой княгиней, – сказала Казя.
– Что вы, что вы! Зачем такие сильные выражения? Не шпионить, а просто сообщать время от времени немного информации. Во благо России, разумеется.
«Какая же я буду подруга, если стану пересказывать все, что происходит между нами», – с негодованием подумала Казя. Вся ее душа пришла в возмущение при этой мысли, но… Но зато она снова будет с Фике, а это главное. Тут ей на ум пришли слова Дирана о шпионах.
– А если я откажусь?
– Откажетесь? – Шувалов взглянул на нее с удивлением. – Тогда, дорогая графиня, вам придется возвратиться туда, откуда вы явились, да и то лишь в том случае, если вам повезет. – Голос его звучал так угрожающе, что Казя вздрогнула. – А Санкт-Петербург лишится одной из самых м-м-м... одной из самых привлекательных женщин. – Его рука скользнула по сиденью к бедру Кази, но она поспешно отодвинулась. Он пожал плечами, лицо его передернула обычная судорога. «Но будьте уверены, моя прекрасная польская пани, что в один прекрасный день... да-да, такой прекрасный день настанет», – мелькнуло у него в голове.
Казя понимала, что попала в западню. Ему стоит мизинцем шевельнуть, и она бесследно исчезнет из Петербурга, и даже Екатерина не сможет ей помочь.
«Завтра молодой Орлов уезжает на войну, – думал Шувалов. – Спешить некуда. Я не двадцатилетний жеребец, которому огонь желаний сжигает чресла». Он приложил руку к щеке, чтобы унять нервный тик. Терпения у него – хоть отбавляй. Краем глаза он наблюдал за внутренней борьбой, переживаемой Казей. Ему редко встречался человек со столь выразительным лицом, и при его опыте общения с самыми разными людьми он читал все ее мысли так, как если бы они были написаны на лежащем перед ним листке бумаги. Но через один-два месяца пребывания при дворе она научится скрывать свои чувства.
– Да будет так, – произнесла наконец Казя. – Я принимаю ваше предложение.
– Прекрасно! – ответил он, стараясь, чтобы его голос звучал как можно более беззаботно. – В таком случае вот что. – И всю дорогу до самого дворца Баратынского он наставлял Казю, что ей надлежит делать при молодом дворе[6]. Великая княгиня привыкла к очень хорошему обслуживанию. При всем своем обаянии и живости характера она любит повелевать и требует беспрекословного выполнения ее приказаний. Иные постигли эту истину слишком поздно – и поплатились.
– Я буду очень стараться.
– Не сомневаюсь. А сейчас, дорогая, вы, конечно, не пожелаете, чтобы месье Орлов ожидал вас хоть лишнюю секунду. – «Она легко краснеет», – подумал Шувалов, но он хорошо знал, что само по себе это не признак слабости.
Помогая Казе выйти из кареты, он подал ей руку, сухую, чешуйчатую, напомнившую ей хвосты павлинов в Керчи, шуршащие в пыли.
* * *Они очень скоро незаметно ушли с бала и поднялись по лестнице к комнатам, отведенным для них князем Баратынским, где они провели в последние два месяца столько блаженных часов.
Оба были возбуждены выпитым внизу вином, интимной обстановкой маленькой уютной комнатки и мыслью о находящейся в соседней опочивальне широкой кровати, но тем не менее не касались друг друга. По правилам любовной игры, которую они вели, следовало дразнить свои чувства, доводить желание до наивысшего накала, когда сдерживать его уже нет мочи.
Они сидели за столиком, попивая шампанское, которое Карцель наливал в хрустальные бокалы на высоких ножках.
– Французы, по крайней мере, дали нашей стране много хорошего, – Алексей поднял свой бокал и стал медленно его поворачивать указательным и большим пальцами, следя за отражением пламени свечи в пузырьках вина.
– За тебя, – медленно произнес он. – За твою жизнь при дворе.
– А я пью за тебя, дорогой, – возразила Казя, глядя на него поверх пенящегося бокала. Впервые за весь вечер, если не считать краткой размолвки на берегу Невы, они разговаривали серьезным тоном.
– Я буду скучать по тебе, Казя!
– Может быть, на первых порах. А потом ты так увлечешься войной, что забудешь обо всем на свете. – Шампанское развязало ей язык.
Она давно подметила, что, когда речь заходит о его участии в военных действиях, Алексей не в состоянии оставаться равнодушным. Она была уверена, что ему понравится воевать. Это то, чего ни одна женщина в мире не может понять в мужчине.
– А что ты будешь делать, когда я уеду?
Казя нагнулась к нему и, приложив палец к губам, покачала головой. Глаза ее потемнели.
– У нас еще целая ночь впереди, – сказала она, снова выпрямляясь. – Пока что, наверное, я буду по-прежнему жить во дворце Бубина. Но, надеюсь, недолго. По словам графа Шувалова, я могу потребоваться очень скоро, через неделю-другую.
– Я все же не перестаю удивляться, – сказал Алексей, лаская глазами ее плечи, грудь, рот. – Почему его выбор пал на тебя? Ему прекрасно известно, что ты подруга детства великой княгини, как же он, знаток людей, может так неверно судить о тебе, чтобы предположить, будто ты станешь обманывать ее доверие.
– О дорогой, ты мне льстишь! – теперь уже все ее тело жаждало его рук, его мужской силы. Сколько можно разговаривать!
