Дженнифер Блейк - Узник страсти
В доме повисла тишина. Двор тоже затих после того, как слуги, закончив дела, отправились спать. Где-то пролаяла собака. Время от времени через толстые стены до нее доносился звук проезжающего по улице экипажа. Она слышала, как Селестина и мадам Роза вскоре после обеда отправились спать. Если мадам Роза рассказала Селестине о событиях, происшедших вечером, то у каждой из них наверняка было о чем поразмышлять. Ане вдруг стало интересно, что подумала Селестина о предложении, Вполне вероятно, что сестра на ее месте почувствовала бы себя обязанной принять его – хотя Селестина, которая очень строго придерживалась правил приличий, вряд ли оказалась бы в ситуации, которая потребовала бы подобного предложения.
Брак. Если бы она согласилась стать женой Равеля, то вскоре в, ее жизни бы появились флердоранж и подвенечное платье из атласа, обручальный браслет, корзина со свадебными подарками и благословение священника. Они, возможно, совершили бы свадебное путешествие к каким-нибудь странным дальним родственникам, а затем вернулись бы в дом на Эспланаде. А что потом? Ночи страсти и дни презрения? Жизнь с незнакомцем, который возненавидит свое общественное заключение так же яростно, как ненавидел свою тюрьму в «Бо Рефьюж»?
Но за этим всем стояли причины, мысль о которых беспокоила ее гораздо сильнее. Если она сейчас так уверена в том, что Равель не будет преследовать Муррея, то как же расценивать то, что произошло семь лет назад, когда они с Жаном сражались на шпагах на освещенной лунным светом поляне? Если смерть Жана была не более чем трагической случайностью, если слова, которые она кричала Равелю, были ложью, тогда, возможно, именно ее и следует обвинять в том, каким сейчас он стал. Может быть, именно она и была виновата в том, что случилось с ней.
Она повернулась и прикрыла глаза рукой. Она больше не хотела думать. Она отдала бы все, чтобы не думать об этом. Если она захочет, то сможет найти забвение в любимом напитке мадам Розы из апельсиновых цветов. Еще несколько минут, и она позвонила бы в звонок и попросила горничную принести ей снотворное. Она должна была как-то выспаться.
Кто-то тихо поскреб по стеклу дверей, выходящих на галерею. Аня вздрогнула от неожиданности так сильно, что кровать качнулась. Затем она резко выпрямилась и села. Двери были плотно прикрыты, так как мадам Роза считала ночной воздух опасным для здоровья, но они не были заперты. За дверями кто-то стоял, и в свете луны, заливающем двор, на тонких муслиновых занавесках отражался мужской силуэт. Аня увидела, как мужчина потянулся к ручке двери и нажал на нее.
Стеклянная дверь открылась. Мужчина сунул голову в комнату, а затем бесшумно проскользнул внутрь. Он сделал шаг по направлению к кровати. Еще один. Аня очнулась от парализовавшего ее страха и открыла рот, чтобы закричать.
– Мамзель?
Она облегченно вздохнула.
– Марсель, ты испугал меня до смерти!
– Простите, мамзель, но вы сказали, чтобы я сразу же пришел к вам, как только соберу информацию. Я не знал, будить вас или нет.
– Все в порядке, – быстро сказала она. – У тебя есть новости?
– Думаю, что да, мамзель. Как вы мне сказали, я пошел в конюшню мсье Равеля. Поначалу его люди не хотели мне ничего говорить, но потом я решил поделиться с кучером бутылкой рома. Выяснилось, что каждый вечер в понедельник в течение двух последних месяцев мсье Дюральд приказывает приготовить экипаж к десяти часам, а затем едет по определенному адресу на Рэмпарт-стрит.
– Квартеронка? – спросила Аня, нахмурившись.
Было известно, что на Рэмпарт-стрит мужчины города поселяли своих любовниц, большинство из них были красавицами с четвертью негритянской крови и тремя четвертями белой. Эта практика, известная под названием plaage[24], была объявлена незаконной около восьми лет назад, но результатом этого решения стала не отмена этого обычая, а лишение женщин и детей от этих союзов тех прав, которыми они раньше пользовались.
– Нет, нет, мамзель. В этом доме он встречается с другими мужчинами, их больше двадцати человек. Кучер видел их, когда возвращался за своим хозяином спустя два часа.
– Понятно, – сказала она задумчиво.
– Сегодня понедельник.
Она подняла голову.
– Время?
– Всего лишь половина одиннадцатого.
– Почему ты не поехал за ним? – воскликнула она. Марсель ответил ей с ноткой укора в голосе:
– В этом нет необходимости. Я знаю дом и подумал, мамзель, что, может быть, вы и сами захотите посмотреть.
Она отбросила одеяла.
– Конечно же, ты прав. Подожди меня снаружи… нет, найди наемный экипаж. Я не хочу будить весь дом, выводя наш экипаж.
– Экипаж уже ждет, – с достоинством сказал Марсель.
Аня с облегчением рассмеялась, и это облегчение было вызвано как возможностью заняться чем-либо, выяснить что-то о Равеле, наконец так и расторопностью Марселя.
– Очень хорошо. Я буду готова через несколько минут.
Они отпустили экипаж через несколько домов от того дома, в котором проходила встреча. Было очевидно, что мужчины, собравшиеся здесь, сделали то же самое, так как возле дома не стояли экипажи, которые могли бы выдать их присутствие. Сквозь щели в жалюзи окон дома, указанного Марселем, пробивался свет, но оттуда не доносилось ни звука, и рядом с домом не было заметно никакого движения. Сама улица здесь была темной, единственным источником света был фонарь на деревянном столбе в дальнем конце улицы. Те, кто жили здесь или приходили сюда, не были заинтересованы в слишком сильной иллюминации, которая делала бы заметной их передвижения.
И действительно, в этот час улица была настолько пустынна и тиха, что Аня чувствовала себя слишком заметной. Идя рядом с Марселем, она старалась держаться в тени, перебегая из одного темного места в другое. Она не стала надевать корсет и кринолин и надела минимум нижних юбок, поэтому шла твердой уверенной походкой. Приближаясь к нужному дому, они проскользнули между двумя соседними, чтобы подойти к нему сзади. Из-под ступенек прямо им под ноги выскочила кошка, прошипела и метнулась в темноту. Аня, продираясь через огромный куст жасмина, попала в паутину и вынуждена была остановиться, чтобы стряхнуть с лица ее нити, запутавшиеся в ресницах. Марсель наступил на что-то, что показалось им брошенным детским обручем, споткнулся и налетел на Аню. Она протянула ему руку, чтобы поддержать его, но ухватилась за его поврежденное запястье, и он со свистом втянул сквозь зубы воздух, издав при этом болезненный стон. Ее извиняющийся шепот показался ей самой громоподобным криком. Завернув за угол, они отправились дальше. Освещенный дом находился прямо перед ними.
