Уинстон Грэм - Четыре голубки
Росс взял свой хлыст.
— Если он оказался не таким успешным, то я добавил бы слово «пока». Если вы на многое смотрите по-разному, то это еще не конец света, даже не конец брака. Ты это знаешь, вы оба знали это давным-давно. У тебя было меньше двух лет, чтобы приспособиться. Нужно лишь время и терпение. Я знаю, Кэролайн не славится терпением, но у вас есть время. И я думаю, что тебе нужно чаще с ней соглашаться, Дуайт. Ладно, ладно, еще чаще. Нужно довольствоваться тем хорошим, что имеешь. Знаю, знаю, я читаю нотации, и это вмешательство в твою жизнь, и ты имеешь право потребовать дуэль на пистолетах, но помни, что я беспокоюсь о ее счастье и о твоем.
— Ведь без тебя и никакого брака бы не было. Ты спас его, причем дважды, — признал Дуайт.
— Дважды, — согласился Росс. — И эта мысль заставляет сожалеть о содеянном.
— И я не крикну «подать пистолеты», а только «подать капитану Полдарку лошадь». И отправлю тебя восвояси, без сожалений о твоем собственном успешном браке.
— У нас тоже бывали шторма, — признался Росс. — Не заблуждайся. Ни один из нас не добирается до порта без риска потерпеть кораблекрушение.
IIКогда Росс приехал домой, Демельза давала Джереми один из первых уроков. Она посадила мальчика к себе на колени и учила его читать, а Клоуэнс, не желающая в этом участвовать, выстукивала по полу четкий ритм старой оловянной кружкой, которую она где-то обнаружила. Всё лето Демельза приучала Джереми к тому, что перед купанием он должен немного позаниматься.
Прибытие Росса нарушило эту сценку, Демельза тепло поцеловала мужа, Джереми вцепился ему в ногу, а Клоуэнс стала усерднее выбивать барабанную дробь и подвывать в такт. Росс мог бы заметить, что поцелуй Демельзы теплее обычного и она дольше удерживала ворот его сюртука обеими руками. Но не зная ни о каких событиях дома, которые могли бы нарушить спокойствие, он сосредоточился на событиях прошедшей ночи, желая поскорее рассказать о них.
Он перекусил, не переставая говорить, а потом они вышли посидеть в саду, Росс снял сюртук, а Демельза вынесла зонтик, они побеседовали о том о сем, и во время разговора она упомянула, что во вторник заезжал Хью Армитадж.
Росс поднял бровь и сказал:
— Да? И как он?
Вопрос был риторическим.
— Он нездоров. Речь не о обычных заболеваниях, но ему пришлось покинуть флот.
— Мне жаль. И что с ним?
— Кто такой Мильтон?
— Мильтон? Поэт. По крайней мере, был такой.
— И он ослеп?
— Да... Вроде да.
— Доктора сказали Хью, что такое случится и с ним.
— Боже мой! — нахмурился Росс. — Мне так жаль! И когда он это выяснил?
— Я точно не знаю. Он приехал с грумом, и думаю, именно из-за зрения. Он не остался к обеду, но я отвезла его к Тюленьей пещере. Он так хотел поехать, а я не нашла предлог отказать.
— То есть на гребной лодке?
— Да. Он сказал, что собиралась приехать миссис Говер с детьми, но один ребенок заболел, и она не смогла.
— И там были тюлени?
— О да... Куда больше, чем я видела раньше.
Росс еще сильнее нахмурился, повисла зловещая тишина.
— Интересно, он встречался с Дуайтом?
— С Дуайтом? — с облегчением повторила Демельза.
— Ну, насколько я знаю, Дуайт не обладает специальными познаниями в глазных болезнях, но у него есть интуиция, прямо-таки чутье по поводу заболеваний. Хью уж точно не повредило бы с ним увидеться... Боже ты мой, какой ужас! И причиной стало тюремное заключение, что говорят доктора?
— Они считают, что так.
Росс наклонился и погладил Гаррика, улегшегося в тени его кресла.
— И в самом деле ужасно. Временами мир кажется таким безумным и жестоким. Достаточно жестоким и без того, чтобы люди причиняли дополнительную жестокость.
Демельза взяла голубую шелковую нижнюю юбку, которую нужно было подшить, и принялась за работу. Пчела кружилась над цветками сирени, и Демельза гадала, не та ли самая это пчела.
— И что он собирается предпринять?
— Хью? Я не знаю. Думаю, поедет домой к родителям, в Дорсет.
— Он по-прежнему в тебя влюблен?
Демельза бросила на него быстрый косой взгляд.
— Сейчас... я не знаю.
— А ты?
— Мне его жаль, как ты можешь себе представить.
— Говорят, что от жалости до любви один шаг.
— Не думаю, что он хотел бы, чтобы его жалели.
— Да. Но я не это имел в виду.
Гаррик тяжело поднялся на костлявые черные лапы и поковылял в дом.
— Ему не нравится жара, — заметила Демельза.
— Кому? Хью?
— Нет-нет-нет.
— Прости, я не собирался шутить.
Демельза вздохнула.
— Может, будет лучше, если мы обратим всё в шутку. Может, мы принимаем жизнь слишком серьезно... Я рада, что ты вернулся, Росс. Вот бы ты пореже уезжал. Или совсем не уезжал!
— Я с таким же успехом мог бы и никуда не ездить. Всё равно не получил ничего, кроме разочарования.
В тот вечер, пока последние лучи солнца еще сияли над морем, они занялись любовью, и Росс заметил в Демельзе, хотя и не сказал об этом, тепло и пылкость, которых ей не хватало в последние несколько месяцев, пусть и едва ощутимо. Уже не в первый раз он осознал, что у его жены есть эмоциональный свет и тени, не поддающиеся расшифровке, их нельзя назвать чувственными, возможно, они происходят друг из друга и друг друга усиливают, но зарождаются в тех глубинах ее характера, которые он не вполне понимал. Дочь шахтера была совсем не так проста.
Они немного поболтали о всякой ерунде, а потом Росс уснул. Полежав рядом, глядя в угасающие отблески дня на потолке, Демельза выскользнула из его объятий и из постели, накинула пеньюар и подошла к окну. По небу рассыпались тусклые звезды, пляж и утес были черны и пусты. Шрам прилива отделял море от песка. Ночные птицы летели домой.
Она поежилась, несмотря на тепло в комнате, потому что задумалась о чудовищности своего поступка.
Росс всегда был для нее больше чем просто мужем. Он почти что создал ее, буквально из ничего, из голодного ребенка, не способного видеть что-либо кроме насущных нужд: неграмотного, одетого в лохмотья, завшивленного. За тринадцать с чем-то лет под его присмотром она выросла в девушку с определенными достижениями: научилась читать и писать, говорить на приличном английском, играть на фортепиано, петь и общаться не только с местными сквайрами, но в последнее время и со знатью. Более того, он женился на ней и всегда дарил любовь и заботу, доверие, прекрасный дом, прислугу для любой работы, которой ей не хотелось заниматься, а также дал трех прекрасных детей, двое из них выжили. А она предала всё это в неожиданном порыве жалости, любви и страсти к человеку, которого едва знает, стоило ему только попросить.
Она просто не могла в это поверить. Несколько лет назад, когда Росс ушел к Элизабет, покинул ее и сбежал к Элизабет, она в одиночестве отправилась на бал к Бодруганам с намерением отомстить единственным доступным способом и бросилась в объятья шотландского офицера по имени Малкольм МакНил. Но когда дошло до главного, когда она оказалась в спальне наедине с незнакомцем, пытающимся с пылом страсти ее раздеть, она ему отказала, прибегнув к силе, ударила его, как тот беспризорник, которым когда-то была, и сбежала. Она с яростью обнаружила, что как бы ни поступил Росс, она принадлежит ему и не желает, просто не может принять ни одного другого мужчину. Тогда у нее был побудительный мотив, осознание неверности Росса сжигало ее душу, и она не смогла изменить в ответ.
Теперь, всего лишь при подозрении, что Росс снова тайно встречается с Элизабет, она позволила себе неверность, которую считала немыслимой.
Демельза всмотрелась в ночь. Темнее не стало — за домом взошла луна.
Но признаться честно, она не могла даже сослаться на рассказ Джуда о тайной встрече Росса. Конечно, мысль об этом не отпускала ее все эти месяцы, разъедала, как ржавчина, привычное удовольствие от жизни, и на мягком песке у пещеры тюленей, под нависшими утесами, рядом с сидящим на коленях и наблюдающим за ней мужчиной, эти мысли внезапно всплыли в голове и лишили ее воли. Но она могла так поступить только в том случае, если исподволь страстно этого желала и позволила себе воспользоваться предлогом. Это был предлог, Демельза точно знала. Хороший или плохой, какая разница? Предлог для непростительного поступка.
Демельза не пыталась себя убедить, что поддалась романтическим ухаживаниям Хью. Конечно, приятно быть чьим-то идеалом, как в рыцарских романах. Но у нее был не тот характер, чтобы такое могло на нее повлиять. Она прекрасно знала, что подобный поэтический взгляд на любовь невозможно поддерживать долго, она всегда ясно давала понять это Хью. И действительно, его сумасбродство и обаяние в конце концов поставили в тупик предмет страсти. Было ли с его стороны непорядочно пытаться очаровать ее, загипнотизировать идеалистическими отношениями и прекрасными словами? Возможно, и непорядочно, ведь в его искренности сомневаться не приходилось. В любом случае, она не поддавалась гипнозу. Но в итоге не отказала ему. Отдалась ему легко и пылко. И почти не испытывала смущения. Это случилось под жарким солнцем, словно весь мир вокруг перестал существовать.
