Джейн Фэйзер - Шарады любви
— Я вижу, милорд, что вам стало скучно меня слушать?
Линтона несколько покоробил тон девушки, но он сдержался и мягко ответил:
— Напротив, мой интерес к вашему рассказу растет с каждым сказанным словом, и я с нетерпением жду продолжения. Кстати, мадам Луиза, насколько мне известно, всегда несерьезно относилась ко всякого рода условностям. Судя по открытому выражению вашего лица, вы унаследовали от нее эту черту характера.
Граф вдруг увидел, как две крупные слезинки скатились по щекам Даниэль. Она смахнула их ладонью, но тут же зашмыгала носом. Его светлость вынул из-за кружевного обшлага изящный батистовый платок и протянул через стол девушке:
— Не смущайтесь. Мы не на улице. Вытрите слезы и ваш очаровательный носик.
Влажные глаза Даниэль на мгновение вспыхнули, но она послушно взяла платок, вытерла нос и еле слышно сказала:
— Моя мама умерла.
Тонкие пальцы девушки сначала конвульсивно комкали платок, потом зажали его в кулаке. Даниэль подняла голову и с вызовом посмотрела на графа. Линтон понял этот взгляд и мягко сказал:
— Извините меня, Даниэль. Но я все же хотел бы знать, когда, где и как это произошло.
Было прекрасное морозное утро. Лучи бледного февральского солнца пробивались сквозь тонкие занавески на окне и падали на пол. Даниэль де Сан-Варенн спрыгнула с кровати, ощущая во всем теле бодрость и бьющую через край энергию юности. В комнате было прохладно. Но несмотря на ранний час, кто-то уже позаботился зажечь огонь в камине. Кто именно — Даниэль не знала. Но не все ли равно? Важно, что камин пылал, постепенно заполняя комнату теплом и уютом. А растопила его, наверное, старая нянька Даниэль, которая заботилась о ней чуть ли не с пеленок. Или кто-нибудь из таких же добрых слуг ее матери, всегда старавшихся сделать жизнь господ в доме приятной.
Как-то раз в темном углу одного из бесчисленных и вечно продуваемых сквозняками коридоров Даниэль случайно наткнулась на своего дядю Эдуарда. При слабом, с трудом проникавшем из длинного узкого окна свете она увидела за его могучим плечом два широко раскрытых, полных ужаса глаза. Даниэль узнала одну из молоденьких служанок своей матери. Из-под ее высоко задранной крестьянской юбки белели голые, в спущенных до колен чулках, ноги.
— Не надо, сеньор! Не время! — умоляла она жалобным голосом. — Прошу вас, отпустите меня!
Но дядя Эдуард не слушал этих жалоб. Даниэль с ужасом и отвращением смотрела на его конвульсивно дергавшиеся над спущенными охотничьими бриджами голые ягодицы. Не обращая никакого внимания на племянницу, Эдуард вдруг захрюкал от наслаждения и, закончив свое грязное дело, пошел прочь, на ходу застегивая штаны.
Даниэль бросилась искать мать. Конечно, ей было кое-что известно об интимных отношениях мужчин и женщин, не было для нее секретом и таинство деторождения. Но сам процесс полового акта и возможного зачатия она наблюдала впервые. Хотя, пожалуй, не совсем так: ей и раньше приходилось видеть, как спаривались животные. Тем более что совсем рядом, на принадлежавших Сан-Вареннам лугах, паслись стада лошадей, коров, овец и прочей домашней живности. И все же то, чему она стала свидетелем сейчас, выглядело каким-то совершенно другим… Или?
Разыскав Луизу, Даниэль с ходу задала ей именно этот вопрос. Та кратко, по-деловому разъяснила своей двенадцатилетней дочери, что принципиальной разницы между совокуплением животных и людей нет. Таким образом, Даниэль получила очень интересный и жизненно важный урок…
Впрочем, все это вполне соответствовало бытовавшим тогда в аристократических семьях представлениям о том, что должна знать девушка, становясь совершеннолетней.
Свой вклад в физическое воспитание дочери внес и Люсьен. Как-то раз, когда Даниэль было всего два года, он посадил ее на спину считавшейся очень спокойной кобылы. Однако животное неожиданно проявило строптивость, и девочка тут же шлепнулась на землю. Хорошо еще, что все обошлось для нее благополучно. Хотя сама Даниэль, наверное, решила, что она совершила полет с самой высокой горной вершины. Ее тут же снова посадили на кобылу, но теперь Люсьену хватило ума усесться на спине лошади позади дочери и подстраховать малютку.
К тому времени, когда Даниэль де Сан-Варенн исполнилось шесть лет, в конюшне поместья не было лошади, на которой она не покаталась бы верхом. Лишь бы кто-нибудь помог ей взобраться в седло.
Дядя Арманд научил свою маленькую племянницу стрелять. Марк — фехтовать. А дедушка посвятил ее в секреты виноделия и помог постичь искусство шахматной игры.
Однако все это внимание к подраставшей девочке носило очень бестолковый и совсем непродуманный характер. В результате ребенок превратился в озорного и непослушного сорванца. Впрочем, юная Даниэль очень рано поняла, что этот интерес взрослых родственников не вечен. И будет продолжаться лишь до тех пор, пока они видят в ней возможную наследницу поместья Сан-Варенн и герцогского титула.
Луиза заставила своих родственников по мужской линии признать за ней право воспитывать дочь так, как она воспитывала бы сына, то есть дать Даниэль самое блестящее образование, соответствовавшее ее острому, пытливому уму и рано проявившимся редким способностям. Деревенский кюре — мягкий, трезвомыслящий и высокообразованный человек — с готовностью стал обучать девочку древним языкам, математике и философии. От своей матери Даниэль узнала также о роли женщины в этом суровом, управляемом мужчинами мире, роли, которая предназначалась и ей.
Когда Даниэль исполнилось семнадцать лет, это была красивая, любознательная и разносторонне развитая девушка, вполне готовая к самостоятельной жизни. В том числе — и семейной. Она резко выделялась на фоне своих сверстниц и даже сверстников. Никто из них не мог соперничать с ней в искусстве верховой езды или фехтования. А исключительно быстрый ум и образованность, в сочетании с природными способностями хозяйки, позволяли надеяться, что в недалеком будущем имение и родовой замок семейства Сан-Варенн попадут в умелые руки.
В то раннее февральское утро, последовавшее за ее отмеченным накануне семнадцатилетием, Даниэль натянула на себя бриджи для верховой езды, умылась ледяной водой и направилась в конюшню. Ее любимый Дом был уже оседлан. Красивый, стройный конь гордо гарцевал на вымощенном булыжником конюшенном дворе, высоко задирая голову и принюхиваясь к свежему запаху утреннего ветерка. Из его ноздрей валил пар. И вообще он был готов с места пуститься в галоп. Девушка ступила одной ногой на подставленную ладонь конюха и, перекинув другую через спину коня, уселась в седло.
Даниэль рысью спустилась по посыпанной гравием дорожке, пролегавшей меж аккуратно подстриженных лужаек. Позади остался огромный замок. Высокий, со множеством окон, таинственный и мрачный, он казался символом незыблемости образа жизни хозяев…
