Джейн Фэйзер - Шарады любви
Джастин вышел из детской и отправился на конюшню. Николас и правда оказался там. Мальчик как зачарованный смотрел на стоявших в ряд четырех отменных рысаков. Прекрасная четверка была последним приобретением графа, предметом его гордости.
— Ники! — позвал граф Линтон сына.
Тот обернулся и с радостным криком бросился к отцу.
— Здравствуйте, папа, — сказал он по-французски.
— Доброе утро, Николас, — ответил Джастин по-английски. — Ты, как всегда, где-то вымазался. Разве тебе не сказали, чтобы ты ждал меня в детской?
Николас молчал, смущенно разглядывая свои туфельки.
— Нехорошо, — покачал головой Джастин, — ведь сегодня — день рождения твоей сестренки. Я
хотел вас познакомить, но нельзя же к ней входить в таком неряшливом виде! Пойдем домой. Тебе надо умыться.
— Я не хочу сестренку, — захныкал малыш.
— Вот это да! — воскликнул Джастин, невольно замедляя шаг. — Значит, ты хотел братца?
— Нет, — вновь отрицательно замотал головкой Николас. — Я вообще никого не хотел.
Джастин поднял сына на руки и, откинув упавший на его крутой лобик локон, сказал:
— Теперь уже поздно об этом говорить, но я думаю, ты скоро привыкнешь к сестричке.
Пока Мадди приводила в порядок Николаса, Джастин зашел в спальню Даниэль. Жена сидела на кровати, бледная, но неожиданно посвежевшая после этой трудной ночи. Филиппа спала у нее на руках. Дверь открылась, и вошла Мадди, ведя за руку Николаса. Тот посмотрел на сестренку и только спросил:
— Откуда она взялась?
Даниэль, переглянувшись с мужем, с улыбкой ответила:
— Николас, я же говорила тебе, что она выросла у меня в животе.
— А она не может туда вернуться? Такая красная, сморщенная. Фу!
— Ты был таким же, когда только что родился.
Джастин присел на край кровати и взял на руки дочь. Даниэль обнимала за плечи сына…
Графине Линтон сейчас было двадцать два года. Последние тяжелые пять лет, казалось, никак на ней не отразились: все то же личико в форме сердца, те же полные любопытства глаза.
— О чем вы думаете, любимый? — спросила она мужа.
— Вспоминаю прошедшие годы. И еще размышляю о том, как мало вы изменились со дня нашей первой встречи. Мой милый сорванец!
— С вашей стороны нехорошо так говорить, милорд. Ведь теперь я солидная матрона с двумя детьми.
Джастин вздрогнул:
— Обещайте мне никогда не превращаться в матрону. Вы можете быть солидной и уважаемой, но только не матроной!
— Не думаю, что в будущем нам предстоят еще какие-нибудь приключения, подобные тем, что мы успели пережить. Но знаете, Джастин, я по ним скучаю!
Линтон посмотрел на жену и рассмеялся:
— Вот видите, как вам еще далеко до настоящей солидности! — И, помолчав, прибавил: — С сожалением должен вам сообщить, что с меня уже довольно всяких приключений. И если вы не забыли, что мы договорились всюду ездить только вдвоем, то и вам придется от них отказаться.
— Вы правы, — уныло ответила Даниэль. — Как прикажете…
— Черт побери, любовь моя! — воскликнул Линтон, забыв на мгновение про детей. — Я, наверное, никогда не научусь вас понимать!
Но эти слова были сказаны таким ласковым тоном. И лицо графа выражало безоблачное счастье. По поцелую, которым тут же одарила мужа Даниэль, Джастин понял, что жена испытывает такие же чувства…
В те же августовские дни, когда в Англии наслаждались теплым солнцем и своим счастьем обитатели Мервенуэя, пришло радостное сообщение из Франции. Заседавшее в израненном и уставшем от крови Париже Национальное собрание призвало к прекращению террора и провозгласило всеобщее Равенство и Братство. Это был призыв из самой глубины сердца Франции. Призыв, с которого началась Великая французская революция.
