Сюзан Ховач - Богатые — такие разные
Ее способность удивлять меня казалась неисчерпаемой. Давно согласившись с суждением О'Рейли о ее неопытности, теперь я видел, что это было одним из его редких заблуждений.
«Эта девушка не девственница!» — подумал я, радуясь возможности показать ему, что он вовсе не такой уж непогрешимый, как думает, и принялся с острым удовольствием и с военной точностью планировать во всех деталях соблазнение мисс Слейд.
Я телефонировал мисс Фелпс на Керзон-стрит с просьбой отменить все мои встречи, назначенные на тот вечер, и заказать для себя столик у окна в ресторане «Савой». Вернувшись домой, я потратил всего несколько минут, чтобы вместе с мисс Фелпс разобрать корреспонденцию, поступившую на адрес дома, и ретировался к себе, собираясь заняться своей внешностью.
— Вечером вы мне не понадобитесь, Доусон, — сказал я слуге.
Я ощущал удивительную легкость и обостренность восприятия. Возможность наконец развлечься была восхитительна, и я, повернувшись к зеркалу, чтобы уложить как следует переднюю прядь волос, с подъемом напевал арию из «Трубадура», энергично орудуя при этом щеткой для волос. Наконец, окончательно убедившись, что довел свою внешность до совершенства, я быстро сбежал по лестнице, захватил с собой из холла Питерсона и, выйдя на улицу, сел в автомобиль.
Мы отправились в Челси, глядя в окно, я отмечал на лондонских улицах моей юности зримые признаки коррозии двадцатого века. Здесь пахло уже не конским навозом, а бензиновым выхлопом, изящная архитектура Нэша терялась среди неуклюжих серых зданий, этих памятников империализму девятнадцатого столетия, и даже в небольших домах на Парк Лэйн, вероятно, уже не было леди, устраивавших «вечеринки» и уступивших теперь место послевоенным мужчинам и женщинам, выкрикивающим друг другу банальности в облаках сигаретного дыма, а ночные клубы в самом сердце Сохо, должно быть, уже не кипели бурным весельем, превращаясь в кухни оккультной стряпни. Вирджинский табак и джаз Диксиленда! Неужели этим и ограничивается вклад моей страны в культурную жизнь Европы? Но Европе был нужен от Америки не культурный, а финансовый вклад, и, по крайней мере, его мы сделали.
Я подумал о том, что Дайана Слейд находится под впечатлением традиционного мифа о том, что все американцы богачи, и вспомнил, как однажды яростно заявила моя первая жена Долли: «Вы богаты! Вы должны стать богатым! Все американцы богатые люди!»
Но я тогда был беден. Я мог бы вспомнить, как меня выволокли из большого банка на Уан Уиллоу-стрит в Нью-Йорке: мне был двадцать один год, и ни пенса в кармане, и там-то, на углу Уиллоу и Уолла, я оказался лицом к лицу с Джэйсоном да Костой, богатым, счастливым и преуспевавшим…
Внезапно до меня дошло, что машина давно остановилась и на меня выжидающе смотрят шофер и Питерсон. Пять ужасных секунд я не мог сообразить, ни где я был, ни с кем должен был встретиться.
— Пойти позвать леди, сэр? — услужливо предложил шофер.
Не говоря ни слова, я вышел из машины и пошел вверх по ступенькам, но, прежде чем успел позвонить в колокольчик, она открыла дверь и затмила все, что было до этого.
— Salve, venusta Lesbia![2] — довольно удачно спародировал я Катулла, и мы с ней рассмеялись. На ней было длинное черное пальто, скрывавшее ее платье, а с ушей свисали какие-то безвкусные блестящие кольца. Мало того, что губы ее были густо намазаны темно-красной помадой, были нарумянены и щеки, а на ресницах лежал тяжелый слой какой-то отвратительной черной замазки. Я удивлялся тому, что решился пригласить ее пообедать в ресторан, и пришел к выводу: преждевременно старею. Несомненно, только старику могло бы прийти в голову пригласить так вульгарно раскрашенную девушку.
— Боюсь, что я должна перед вами извиниться, — с сожалением сказала она, когда мы уселись в машину, чтобы ехать в «Савой». — Утром я слишком умничала.
Я посмотрел на нее удивленно.
— Мисс Слейд, — сказал я, — извиняйтесь, если вам этого хочется, за то, что вы так намазались, но, уверяю вас, вам совершенно нечего извиняться за цитаты из Катулла.
— Да, и мой отец всегда говорил, что мужчины это ненавидят…
— Разве это зависит от мужчины? С мужчинами какого типа вы встречались?
— Главным образом со своим отцом. Я думаю, что у меня комплекс Электры, — мрачно проговорила мисс Слейд, и остаток пути мы провели очень мило за разговором о ее воображаемых психологических переживаниях.
По-видимому, ее отец был чудаком-англичанином самой высокой пробы и страдал всеми вообразимыми социальными причудами. В промежутках между вылазками в Лондон, чтобы напиться в печально известных местах Уэст-Энда, он безуспешно стоял за парламент, как виг («Виг?» — недоверчиво переспросил я мисс Слейд, подтвердившую в отчаянии: «Виг!») участвовал в кампаниях за легализацию проституции, пробирался на митинги суффражисток, переодеваясь женщиной, и посещал голышом концерты камерной музыки на норфолкских баржах, известных под названием «гуарри», прерывал службу во время заутрени, чтобы заявить о своем неодобрении Англиканской церкви. Он написал тридцать концертов для флейты, отправил шестьдесят два письма в «Таймс» (ни одно из которых не было опубликовано), увлекался спиритизмом и издал за свой счет книгу, в которой доказывал, что фамилия «Шекспир» была литературным псевдонимом королевы Елизаветы. В дополнение ко всей этой бурной деятельности он каким-то образом находил время для обычной охоты, рыбалки и парусного спорта, пользовавшихся большой популярностью среди более консервативной части норфолкского нетитулованного дворянства, и воображая себя «человеком-приманкой» — охотником, ловившим диких уток в сети с помощью собаки.
— Я понимаю, — сочувственно сказал я, когда мы подъезжали к «Савою», — жить с ним было очень трудно, но никак не возьму в толк, почему вы решили, что у вас комплекс Электры.
— Я любила его, — отвечала мисс Слейд. — Но вы еще не слышали самого худшего. У меня было в высшей степени неестественное детство, господин Ван Зэйл.
— А ведь оно должно было быть таким радостным! Идемте в ресторан, там вы мне все расскажете.
Хорошо подкрепленная блюдами лучшей в Лондоне кухни, сага о странностях норфолкской тихой заводи развертывалась передо мной во всем ее истинно готическом блеске. Первая жена Гарри Слейда была аристократической леди с хрупким здоровьем, и из своего шезлонга она управляла гувернанткой, заботившейся о ее маленькой дочери.
— Эта гувернантка стала моей матерью, — сконфуженно сказала мисс Слейд. — Отец влюбился в нее, и тогда его жена ушла от него вместе с Хлоей, потребовав развода. Я являла собою вариант Джейн Эйр, а отец был в роли Рочестера…
