Лора Бекитт - Исповедь послушницы (сборник)
Разумеется, жестокость проявляла и та, и другая сторона. Испанец вспомнил, как однажды индейцы залили в горло одного из его командиров расплавленное золото со словами: «Возьми то, за чем ты пришел».
Между тем Мануэль всегда понимал, что индейцы не были кровожадными язычниками, они были обычными людьми, со своими традициями и верой. Испанцы явились в гости туда, куда их никто не приглашал, и получили по заслугам.
Неожиданно мужчина принял решение.
– Придется сказать, что вы – мои жена и сын.
– Я не буду твоей женой, – немедленно заявила индианка.
– Ты мне не нужна! – В голосе Мануэля звучала досада. – В Мадриде меня ждут настоящие супруга и дочь.
Он прикинул, сколько лет может быть Паоле. Наверняка она немногим младше этого мальчика. Память запечатлела орущий сверток и счастливое лицо Асусены. Пожалуй, от его существования останется только этот ребенок, все остальное уйдет вслед за молодостью, иссякнет вместе с жаждой приключений, растает, как те бесплодные мечты, которым он посвятил свою жизнь.
Неожиданно на него нахлынули позабытые чувства. Надо узнать, живы ли Асусена и Паола, попытаться их отыскать, попросить у них прощения.
– Нам придется держаться вместе. Надеюсь, ты не зарежешь меня? – спросил Мануэль у Хелки.
– Нет, – презрительно произнесла индианка. – Бледнолицые ступили на тропу, которая неминуемо приведет их к возмездию. Ты получишь свое без моего участия.
– Не такой уж я плохой. – Мануэль попытался улыбнуться.
– Ты скачешь на мертвой лошади, ты не видишь снов, которые могут показать тебе твое будущее, не умеешь слушать свое сердце, к тому же ты ничего не помнишь.
Мануэль хотел сказать, что постарается вспомнить, но передумал. Вместо этого он промолвил:
– Вы наверняка хотите есть. Я попытаюсь что-либо раздобыть. Будет лучше, если Николас пойдет со мной.
Мальчик вопросительно уставился на мать. Та кивнула, и тогда он направился за Мануэлем.
Вокруг было удивительно красиво. Корабль летел вперед, как гигантская птица, солнце осыпало волны золотом и серебром, дул сильный, свежий ветер; надутые паруса казались почти прозрачными.
Мануэля охватило глубокое чувство умиротворения, он отдыхал от той бесплодной суеты, в которой проходили его дни, и благодушно взирал на колеблющуюся воду, в которой кое-где виднелись косяки рыб, напоминавших серебряные иголки.
Внезапно мальчик, тоже смотревший на океан, подскочил к борту и воскликнул:
– Смотрите, что это?!
Между волн мелькали упругие гладкие спины дельфинов, которые резвились, время от времени выпрыгивая из воды. Окружавшие их клочья пены напоминали лебяжий пух.
– Это дельфины.
– Какие большие!
– Да.
– А океан! Я не знал, что он такой огромный!
В этот миг отпечаток мрачности на лице Ниола, роднивший его с матерью, исчез, и Мануэль увидел перед собой обыкновенного мальчишку, веселого и восторженного.
Сын Хелки хорошо говорил по-испански, и Мануэль подумал, что мальчуган, возможно, сумеет приспособиться к новой жизни. А вот что делать с женщиной, он не знал.
Мужчина заметил на груди мальчика один из тех костяных амулетов, которые ему часто случалось видеть у индейцев, и сказал:
– Было бы неплохо, если бы ты снял эту штуку.
Ниол схватился за амулет рукой, полоснул Мануэля холодным взглядом продолговатых, непроницаемо-черных глаз – мужчине почудилось, будто его хлестнули по лицу туго скрученной плетью, – а после обронил с недетским бесстрашием и достоинством:
– Это мое. Ты ничего в этом не понимаешь и не можешь мне указывать!
«Вот так волчонок!» – подумал изумленный испанец.
– В той стране, куда мы едем, принято носить крест, а не языческие побрякушки, – заметил он, не сомневаясь в том, что его слова останутся без внимания.
Мануэлю удалось раздобыть мясную похлебку, сушеную рыбу и хлеб. Хотя Хелки и ее сын явно были голодны, они ели неторопливо, а не жадно, как бывало с самим Мануэлем, когда после долгих скитаний в его руки попадала какая-то пища. Он решил, что придется купить женщине и мальчику новую одежду, и с тревогой подумал о том, каких еще забот потребуют от него неожиданные попутчики.
Впрочем, они ничего не требовали. Хелки была мудра и вместе с тем наивна, как ребенок. Индианка воспринимала жизнь такой, какая она есть, а ее мальчишка и подавно. К счастью, после того как испанец щедро заплатил капитану за путешествие, странную троицу никто не беспокоил, даже священник не задавал им никаких вопросов.
Ночью Мануэль не спал. Он лежал и слушал однообразный шум волн, глядел на черный занавес неба, расшитый блестками звезд, и ощущал, как в сердце с неумолимой силой проникает чувство приближения к родине. Он не ожидал этого и мог только догадываться, что чувствует Хелки по мере того, как ее край навсегда исчезает в необъятной дали.
Незаметно пришло время нежно-розовой зари, потом – пламенно-золотого дня. «Сан Эстебан» несколько раз причаливал к берегу, но Хелки и Ниол не выказывали ни малейшего желания сойти на сушу. Во время одной из продолжительных остановок Мануэль отправился на берег и, вернувшись, велел своим спутникам облачиться в европейскую одежду, что они сделали только после того, как испанец сказал, что глупое упрямство может стоить им свободы, а то и жизни.
Мануэль наблюдал за проплывающими мимо берегами. Гавани с полчищами кораблей были живописны, а набережные – грязны; кишащие на них люди походили на суетливых насекомых. Испанец не мог дождаться того момента, когда его ноздрей коснется позабытый дух Испании.
В эти мгновения он был уверен в том, что ему удастся все вспомнить.
Глава III
Чувства Армандо Диаса не подчинялись ни времени, ни здравому смыслу. Он пытался вырвать Асусену Альманса из сердца и памяти, но все усилия были тщетны. Эта женщина вдохнула в него жизнь, а сама удалилась во владения смерти.
Иногда инквизитору чудилось, будто ее убили его зловещие чары, и он ощущал мучительную вину. В остальное время его терзало одиночество, пустота, которую невозможно заполнить.
Порой по вечерам, когда Армандо сидел в своем доме, где витал дух беспросветной скорби, он задавал себе вопрос: «Если Бог всемогущ, отчего он не исполняет те заветные мечты, что омыты кровью человеческого сердца?»
Еще в юности инквизитор начал вести дневник. Бессонными ночами, когда он становился жертвой уныния и печали, только изложенные на бумаге мысли возвращали его душе некое подобие гармонии. Но теперь даже дневник не приносил ему желанного успокоения.
Армандо не помнил, когда впервые подумал о Паоле, дочери Асусены Альманса, однако через несколько дней после смерти последней решил проведать ее дочь, просто для того, говорил он себе, чтобы узнать, как ей живется в монастыре Святой Клары.
