Сергей Плачинда - Роксолана. Королева Османской империи (сборник)
И Хусейн театрально протянул руку к султану и строго, зло посмотрел на Роксолану. Да, именно сейчас она должна упасть в ноги Сулеймана и целовать его ботинки. Но она стояла… стояла, укутавшись вуалью; только лицо было открыто, и на красивых губах девушки дерзко сияла насмешливая улыбка.
— Падай! — заскрежетал зубами Хусейн. Она стояла.
Тишина невероятная: слышно было, как где-то далеко, в Золотом Роге, бьется о берег волна и стонут чайки.
Все ждут. Такого еще во дворце султана не было никогда!
Хусейн-паша отчаянно падает ниц и безропотно опускает голову, предусмотрительно обнажая морщинистую, как у общипанной курицы, худую шею.
Все смотрят то на гордую Настю, то на султана.
«За что такое наказание? — шепчет Хусейн. — Будь проклят тот день, когда я решил привезти султану украинку».
Он слышит, как стремительно к ним приближается Сулейман. Сейчас засвистит сабля и… Но сабля не засвистела.
Султан остановился перед Настей. Он очарован. Человек искренний и открытый, он не может скрыть своих бурных чувств. Смотрит ей в глаза, как под гипнозом.
— Как зовут этот очаровательный и такой свежий цветок Украины? — наконец тихо спросил Сулейман.
— Роксолана, — отвечает паша, не поднимая головы.
И снова молчание. Затем властным голосом султан сказал:
— Она будет моей женой. Она родит мне сына такого же, как я сам. А тебя, мудрый Хусейн, назначаю реис-эфенди[2] и дарю тысячу золотых кошельков.
* * *— Кто вы?
Настя быстро вскакивает с канапе, взволнованная, встревоженная. Служанка быстро закрывает Настю вуалью — значит, за спиной какой-то человек.
Настя пытается разглядеть того, кто вошел в ее роскошные покои.
Высокий, смуглый, чернобровый человек в снежно-белой чалме. Он почтительно кланяется и произносит на ее родном языке:
— Добрый вэчир, дивчино!
До этого момента она полулежала на канапе, облокотившись на подушки, смотрела в огромное окно, любуясь заливом, который золотился, наливался горячей червленой медью. Восхищалась блеском минаретов и дворцов во время заката. Глядя на эту красоту, она думала об Украине, о родном Рогатине…
Как в эту пору хорошо в их селе! Сияют золотые кресты на церкви. Бредет стадо. Поют соловьи. Квакают лягушки в пруду. Пахнет любистком, мятой, от пруда и темных кустов за ригой веет прохладой. И тихо, умиротворяюще звенит колокол. А мимо их забора по улице проходит в черной рясе отец Петр, ее учитель, и говорит почтительно во двор:
— Добрый вечер…
Нет отца Петра. С саблей в руке защищал он святую церковь, а потом и сгорел в ней.
Добрый учитель, как ты радовался моим успехам, как гордился моей памятью и жаждой к книгам! Не знаешь, что твоя ученица в турецкой неволе.
И в тот момент, когда Настя думала об отце Петра, она наяву услышала его голос:
— Добрый вэчир, дивчино!
Поэтому стремительно вскочила.
Но нет, это только голос похож, а человек совсем не знаком. А может, это переодетый земляк, запорожский атаман, ее освободитель?
— Кто вы? — еще раз спросила Настя.
— Драгоман, переводчик.
— А-а, — разочарованно произнесла Настя.
— Мне приказал султан научить тебя турецкому языку. Я тоже с Украины. Иван Кочерга, из Переяслава. Хорошо знаю оба языка.
— Как вы здесь оказались?
Драгоман горько улыбнулся:
— Двадцать лет назад попал в плен. Неволя… Был я раньше писарем, а здесь быстро изучил турецкий. И вот теперь драгоман при дворе.
— Двадцать лет… А вас еще тянет в Украину?
— Иногда. Как увижу кого-нибудь оттуда. Защемит, защемит сердце, и отпустит.
— Но вы могли бы убежать. Вместе с другими.
— Мог бы… Но зачем?.. Как оно там? А здесь у меня семья, сын, дочь. И веру я их принял…
— Отурчился, обусурманился… — вспылила Настя, глядя презрительно на драгомана не замечая, что перешла на «ты».
Драгоман отвел взгляд, тихо сказал:
— Тебя ждет та же участь, дивчина.
— Нет, — громко воскликнула Настя, и даже сквозь покрывало было видно, как гневно горят ее глаза, пылает лицо.
Два евнуха-негра испуганно захлопали глазами, служанка вышла.
— Я дочь казацкого священника и никогда не забуду родное село, замученной мамы и отца — славного воина; не забуду Украину и буду жить для нее. А ты… Ты хотя бы одного казака освободил из неволи?
— Нет… — Иван Кочерга виновато посмотрел на девушку, затем опустил голову в белой роскошной чалме. Вздохнул. Затем усмехнулся: — Вот какие дети на Украине выросли! А я сына сначала учил украинскому языку да перестал. Он уже начал забывать мои уроки.
— Он будет служить туркам? — гневно спросила Настя. — Он, наверное, уже взрослый?
— Восемнадцать лет моему Али… Андрею. Али — лучший стрелок среди юношей Стамбула.
— Значит, он ловко будет убивать украинцев? Твоих родственников, твоих земляков. Есть ли у тебя, оборотень, крупица совести?
Драгоман подошел к окну, долго смотрел на фиолетовую гладь Золотого Рога.
Неподвижно стоял Иван Кочерга из Переяслава. Хрустели его тонкие пальцы.
* * *— Почему грустит моя волшебная Хюррем? — Сулейман торопливо, стремительной походкой вошел в комнату. Слуги неслышно ускользнули прочь. Султан поклонился Насте, сел возле нее, влюбленно, с нежной улыбкой смотрел на девушку.
Белисарио Джоя. «Развлечения в гареме»
В этот момент он совсем не был похож на грозного завоевателя, царя царей, об одном упоминании о котором дрожали монархи всего мира. Рослый, стройный, быстрый в движениях, с моложавым смуглым лицом… Черные глаза… Залихвацкие острые усики… Борода… Сулейман напоминал простого парня, жениха, который пришел на свидание к своей суженой. Хотя он был девушке нелюб, но взгляд его — хороший, нежный, ласковый чем-то напоминал (как ни пыталась девушка избавиться от этого сравнения) взгляд одного рогатинского хлопца Семена, с которым она училась у отца Петра.
Настя понимала, что чувства султана к ней искренние. И его нежная улыбка, и пылкий взгляд, и почтительность, деликатность в обращении с ней, и разумные развлечения, цирковые представления, прогулки на ялике, книги — все свидетельствовало, что Сулейман действительно влюбился в юную украинку, которая вскоре должна была стать его женой.
— До сих пор я не знал, Роксолана, что такое счастье. Оно — не в завоевании государств, не в тысячах рабов, счастье мое — в твоих глазах, Роксолана, в тебе. Но мое счастье не будет полное, пока я не узнаю, что у тебя на душе. Чем помочь тебе, что гложет твое сердце, любимая? Почему такая грустная?
