История Деборы Самсон - Хармон Эми

– Я не хочу, чтобы они увидели меня… чтобы увидели женщину, – прошептала я. – Я солдат Континентальной армии генерала Вашингтона и адъютант генерала.

– Что еще?

– Что вы хотите услышать, сэр?

Он набрал полную грудь воздуха, словно пытаясь собраться с силами, и выдохнул:

– Вы что-то чувствуете ко мне, Самсон?

Я не могла отрицать. Это чувство было здесь, между нами. В напряжении, которое я считала сродством душ. Во взаимопонимании, которое упрямо называла доверием. В задушевности, которая, как я себя убедила, зародилась благодаря перенесенным вместе страданиям и чудесному спасению. Это чувство свивалось клубком у меня в груди и горело в животе, и он о нем знал.

– Да, сэр. Я вас люблю.

Дрожь, пробежавшая по его телу, сотрясла и меня. Мое пересохшее горло будто смочили прохладной водой. Я с восторгом приняла облегчение, которое принесло мне это признание.

– Как чертовски смело.

Он выпустил мои волосы, и я развернулась к нему, подняла взгляд. Его глаза горели мукой и торжеством. Он прижался лбом к моему лбу, замер, словно стараясь изгнать меня из своих мыслей, но потом его губы отыскали мой рот.

Это было не нежное касание и не печать одобрения, наложенная на меня Нэтом. Мы не сжимали губ, не осторожничали. Мы кинулись в атаку, молниеносно, и никто из нас не задумывался, что я прежде никогда не участвовала в подобном бою. Наш поцелуй – если только его можно так назвать – был инстинктивным, животным, как первый крик новорожденного. Наши губы сражались, рты и тела вели отчаянный поединок, и мы задыхались, тянулись друг к другу, цеплялись, и склонялись, и гнулись, пока я не ударилась затылком о дверь.

Я охнула, он выругался, и мы тут же оторвались друг от друга. Генерал отпрянул, будто я отвесила ему пощечину или он случайно причинил мне боль. Но то была не боль; я не могла бы дать названия тому, что чувствовала.

– Утром мы выезжаем в Филадельфию. – Он стер с губ следы поцелуя, но мне хотелось снова смочить их, впиться в них ртом.

Я дрожала. Дрожала так, что все внутри отдавалось болью.

– И я поеду с вами, – настойчиво прибавила я.

– Да. – Он кивнул. – Да. Вы поедете со мной в Филадельфию… в качестве адъютанта. Но как только ситуация там разрешится, я уволю вас и вы не вернетесь в нагорье. Война почти окончена, Самсон. Время пришло.

– Но… я хочу быть с вами.

– Нет. – Он решительно мотнул головой. – Нет. Я не могу находиться с вами рядом. Я вообще не должен был оставлять вас здесь.

Он меня обманул. Он спросил, есть ли у меня чувства к нему, и я честно призналась. А теперь он наказывал меня.

– Я не могу больше… быть с вами… вот так, – прошептал он. – Не могу.

– Вы спросили меня о моих чувствах! – в ужасе выкрикнула я. – И я поставила вас в неловкое положение.

– Нет. Дело не в этом. Я сам поставил себя в неловкое положение. – На щеках у него запылали красные пятна, он плотно сжал зубы. – Я будто развратник, – пояснил он резким, но тихим голосом. – И мне это не нравится. Я сам себе не доверяю. Глядя на вас, я вижу смелость, и ловкость, и силу. Я вижу верного спутника. Отважного солдата. – На последнем слове он запнулся, и его щеки заалели сильнее. Он провел рукой по лицу. – Но в то же время я вижу Дебору. Линию ваших скул и нежное свечение кожи. Вижу, как меняют цвет ваши глаза, и хочу… хочу… – Он помолчал, глубоко вдохнув. – Я любил свою жену. – Теперь в его голосе слышалось отчаяние. – Я любил в ней все. Каждую черточку. А вы совершенно на нее не похожи.

Я охнула. Он поморщился, как от боли. Это был самый ужасный способ мне отказать, потому что я знала: это – правда.

Я стала перебирать в уме свои сильные стороны, свои победы. Я делала так всегда. Мне приходилось. Я должна была ценить себя, должна была себя хвалить, потому что знала: никто больше этого не сделает.

– Я умна, так же как и она, – возразила я. – Я способная… и сильная. – Я судорожно припоминала пункты из своего бесконечного списка. – Я… – Мой голос оборвался, и я заставила себя замолчать, замерев в ужасе.

– Да. Вы такая, – быстро, словно раскаиваясь, ответил он. – Но я никогда не взглянул бы на вас так… как смотрю теперь. Вы не из тех женщин, на которых я привык обращать внимание. У вас слишком пронзительный взгляд. Вы худая. Высокая… Дерзкая. И все же… я… – Его голос стих, будто он пытался подобрать верное слово, но я не хотела больше слушать.

– Для чего вы говорите мне об этом? Словно я и сама не знаю. – Я чуть не плакала и презирала себя за это.

Я отвернулась и ухватилась за ручку двери. И снова он оказался рядом и закрыл дверь, но в этот раз обхватил меня и прижал к груди, опустив щеку на мою склоненную голову. Я не повернулась к нему. Не могла. Моя любовь выла от ярости, спину пронзала боль, и мне больше всего на свете хотелось лишь одного – вырваться на свободу.

– Простите меня, Самсон. Простите. Я все еще скорблю о жене, которая заслуживала больше, чем я сумел ей дать. Я любил ее. И всегда буду любить. И оттого мучаюсь, когда смотрю на вас и чувствую…

– Мне хотелось бы уйти, сэр, – выпалила я, сжимая кулаки, изо всех сил стараясь собраться и не дать себе волю.

– Дебора. Прошу, посмотрите на меня. Я пытаюсь… объяснить. – Он развернул меня к себе.

– Что объяснить? – спросила я, не поднимая глаз.

– Что нахожу вас невыносимо, неоспоримо, нестерпимо прекрасной. Что вы самая прекрасная из всех женщин, которых я когда-либо видел. И я так больше не могу.

Быть может, он думал, что мы вместе посмеемся над этим. Что он подмигнет мне, а я пожму плечами в ответ, вот только я была не способна, не готова смеяться над собой. Особенно потому, что надо мной много лет подтрунивали десятеро братьев. Но когда он произнес эти слова и они окружили меня прочной стеной, я подняла взгляд. Он не улыбнулся и не забрал своих слов назад. Мы просто смотрели друг другу в глаза.

– Проклятое нагорье лишило вас разума, генерал, – проговорила я, и мое сердце вдруг затрепетало в груди, а желание разрыдаться усилилось, но уже по совершенно иной причине.

– Возможно, и так, – тихо ответил он. – Потому что я схожу с ума из-за вас. Даже не так, я обезумел.

– Обезумели?

– Совершенно. Я – пусть и очень неловко – пытаюсь сказать, что я вас тоже люблю.

– Вы любите меня? – робко переспросила я.

– Я люблю вас. Отчаянно, безумно. И боюсь, что все это увидят.

Если бы он не признался в своих чувствах – как бы сложны и мучительны они ни были, – я бы ни за что не посмела так поступить. Но я подошла к нему, поднялась на цыпочки и прижалась щекой к его щеке. Я не пыталась заговорить, не искала его губ – я не пережила бы еще один такой поцелуй. Не теперь.

Я коснулась его щеки, и он не мог больше смотреть на меня, но я чувствовала, как бьется его сердце. Тогда я обняла его и прижалась к нему со всей преданностью, которую никогда еще не смела кому-то показать. И он обнял меня в ответ.

Мы не сказали больше ни слова. Не двинулись с места. Просто стояли, щека к щеке, и его дыхание щекотало мне шею, наши руки сплетались, а тела прижимались друг к другу. И лишь когда в коридоре у меня за спиной послышался шум шагов, он обхватил ладонями мое лицо, прижался губами к моим губам и отпустил.

Он вернулся к столу, а я ответила на стук, прозвучавший мгновением позже, и впустила в кабинет полковника Джексона. Тот вошел, даже не взглянув на меня, хотя мои волосы по-прежнему не были собраны.

– Утром мы выезжаем в Филадельфию, Шертлифф, – объявил генерал Патерсон. – Убедись, что у нас все готово. Не знаю, надолго ли мы там останемся.

– Да, сэр.

Когда я, выходя из кабинета, оглянулась в последний раз, генерал уже сидел в кресле, а перед ним, заслоняя его от меня, высился полковник Джексон.

Глава 24

Претерпевать страдания

Четырехдневный верховой переход в сто пятьдесят миль до Филадельфии отличался от марша, в котором я участвовала за год до этого. Стояла такая же жара, и солнечный свет освещал долины, золотил листья и согревал холмы, но в этот раз я ехала с генералом, и во мне теснилось новое, прежде незнакомое чувство. Генерал старался не смотреть на меня, когда рядом находился кто-то еще, но Агриппа сразу почувствовал перемену. Он держался возле полковника Костюшко, но порой, выбрав себе другую компанию или решив поддержать чей-то разговор, то отставал, то пускал лошадь вперед. Когда генерал Патерсон ускакал, чтобы переговорить с генералом Хау, Агриппа подладил шаг своей лошади к шагам Здравого Смысла.