Виктория Холт - Кирклендские забавы
– Пожалуй, я так и сделаю, – согласилась я.
– Завтра мы еще будем здесь, – напомнила мне Агарь. – Утром можем втроем поехать на прогулку. Рут, ты присоединишься к нам?
– Боюсь, утром у нас будет много посетителей. Ведь завтра – День подарков[12].
– Ну, посмотрим, – сказала Агарь. – Доброй ночи, дорогая. Тебе и в самом деле пора ложиться, день был долгим.
Я поцеловала ей руку, в ответ она притянула меня к себе и прижалась сухими губами к моей щеке. Затем я подала руку Саймону. К моему изумлению, он наклонился и на мгновение приник к ней нежным, горячим поцелуем. Я залилась краской и мысленно пожелала, чтобы Рут этого не заметила.
– Ну, иди, Кэтрин, – сказала Рут, – не прощайся с гостями, они тебя извинят.
Я незаметно удалилась, но, оказавшись в своей комнате, поняла, что заснуть не смогу, слишком велико мое волнение. Я зажгла свечи, и, не раздеваясь, прилегла на кровать. Некоторое время я лежала, рассматривая кольцо и вертя его на пальце. Это кольцо, несомненно, было дорого Редверзам, и своим подарком они показывали, что хотели бы видеть меня членом своей семьи.
А ведь именно так я лежала в ту ночь, когда в комнату прокрался монах... Перебрав в голове все последующие события, я пришла к выводу, что время не терпит. Я стала быстро уставать, мне тяжело даже высидеть в гостиной до конца вечера. Загадку надо разрешить как можно скорее. Если бы только найти подземный ход... и рясу...
Пожалуй, сегодня днем мы недостаточно внимательно осмотрели галерею менестрелей. Правда, мы обнаружили чулан, но нам не пришло в голову заглянуть за все гобелены. Интересно, давно ли их снимали?
Я вскочила, горя желанием немедленно продолжить поиски. В коридоре были слышны голоса, доносившиеся из гостиной, расположенной на этом же этаже. Я спустилась по лестнице, открыла дверь галереи и вошла.
Галерея была освещена лишь отблеском свечей, горевших в канделябрах на стенах холла. Пожалуй, в такой темноте мне едва ли удастся что-нибудь разглядеть. Я перегнулась через перила и посмотрела вниз. Отсюда мне был хорошо виден весь холл, за исключением той его части, что располагалась прямо подо мной.
Вдруг дверь отворилась, и на пороге, заслоняя свет, возникла фигура. На секунду я подумала, что это монах, и, несмотря на свое недавнее желание поскорей его найти, вздрогнула от ужаса.
Но это был не монах, а человек в обычном черном фраке, и, когда он прошептал: «Это вы, Кэтрин...», я узнала голос доктора Смита.
– Что вы здесь делаете? – спросил он так же приглушенно.
– Никак не могла уснуть.
Он подошел ко мне и встал рядом, опершись на перила. Несколько минут мы стояли молча, потом доктор прижал палец к губам и шепнул:
– Там кто-то есть.
Меня удивила его таинственность, ведь в доме было столько гостей, и я уже собиралась сказать ему об этом, когда он схватил меня за руку и увлек в глубь галереи.
Внизу раздались голоса.
– Дамарис! Наконец-то мы одни. – Звук этого голоса отозвался во мне почти физической болью. Не только слова, но и тон, каким они были произнесены, не оставляли места сомнению – в них сквозили нежность и страсть. Я узнала голос Саймона.
Ему ответила Дамарис:
– Я боюсь. Отцу это не понравится.
– В подобных делах, Дамарис, надо думать не о родителях, а о себе.
– Но сегодня он здесь. Вдруг он нас видит...
Саймон засмеялся, и они вышли на середину холла. Рука Саймона обнимала стан девушки. Я отвернулась, не в силах смотреть. Только бы они нас не заметили! Мое унижение будет полным, если Саймон узнает, что я подсматривала за его свиданием с Дамарис.
Я прошла к выходу из галереи, доктор следовал за мной по пятам; мы поднялись на второй этаж. Доктор был погружен в свои мысли и едва замечал меня.
– Я запрещу ей встречаться с этим волокитой! – решительно сказал он.
Я молчала. Сжав руки, я потрогала кольцо, еще так недавно казавшееся мне залогом чего-то важного.
– Боюсь, в делах такого рода от запретов мало толку, – заметила я.
– Ей придется подчиниться, – отрезал доктор. Вены на его висках вздулись. Никогда мне не приходилось видеть его в таком гневе, – столь сильное чувство, по моему мнению, доказывало его любовь к дочери. Я была растрогана, ведь именно такой родительской заботы мне не хватало из-за постоянных отлучек моего настоящего отца.
– Саймон весьма настойчив, – проговорила я с неожиданной для самой себя злостью. – Мне кажется, он умеет добиваться своего.
– Простите, я совсем забыл о вас, а вам нужно отдыхать. Я был уверен, что именно для этого вы и ушли к себе. Как вы оказались на галерее?
– Не могла заснуть – видимо, была слишком взволнована.
– Что ж, это послужит предостережением нам обоим.
– А что вы делали на галерее? – вдруг спросила я.
– Я знал, что они в холле.
– Понимаю. Вам не по душе их возможный союз?
– Союз? Он никогда на ней не женится. У миссис Редверз свои планы относительно внука. Он возьмет себе жену по ее выбору, и уверяю вас, это будет не моя дочь. И потом… она неравнодушна к Люку.
– Вы уверены? Не сказала бы.
– Люк очень ей предан. Будь они оба старше, их брак уже был бы делом решенным. Нельзя допустить, чтобы мою дочь погубил этот...
– Вы невысокого мнения о его нравственности.
– Его нравственности!.. Вы здесь недавно и не знаете о его репутации в наших краях. Но уже поздно, а я вас задерживаю. Мне нужно немедленно увезти Дамарис домой. Спокойной ночи, Кэтрин.
Он ласково пожал мою руку – ту самую, на которой сверкало кольцо Редверзов.
Я вернулась к себе. В смятении я забыла запереть двери, однако ночные посетители не потревожили моего одиночества. В ту ночь я окончательно осознала глубину своих чувств, я кляла себя за то, что дала им волю, не распознала вовремя любовь под маской неприязни. Я не могла простить Саймону того, что он не оценил меня. Я была уязвлена этим, ибо нуждалась в его высокой оценке.
В ту ночь я узнала, как из сильной любви вырастает ненависть; я поняла, что зарождение ненависти к мужчине должно насторожить женщину, ибо это может означать, что она слишком увлечена им.
Обманщик, думала я, пытаясь отогнать от себя воспоминания о его свидании с Дамарис, заглушить звук его голоса, нежного и пылкого. Да кто он такой? Обычный сельский донжуан, который волочится за каждой юбкой. Я просто подвернулась ему под руку. Какая же я дура! И какую ненависть вызывает в нас тот, кто стал причиной нашей глупости. Ненависть и любовь, ибо бывают моменты, когда их невозможно разделить.
7
В ту ночь я спала беспокойно, а под утро меня разбудила Мэри-Джейн. В комнате было еще темно, и она держала в руках зажженную свечу.
