Карен Рэнни - Моя безумная фантазия
Она стояла рядом с Сэмюелом, поодаль от собравшихся на похороны соседей, одетых в черное. Шепот вился, как дым, собирался в углах и ускользал через дверь. Все приглашенные на трапезу, которая последовала за церемонией погребения, были весьма уважаемыми людьми. Траур лишь усиливал сияние жизни, исходившее от их лиц.
Берни протянула руку в сторону одного из бесчисленных слуг, и в ней появился новый бокал с вином. Волшебное, ненавязчивое гостеприимство Сандерхерста. Достигнутое, однако, несколькими часами подготовки.
— Как мог случиться подобный ужас, а я ничего не знал? — сокрушался Сэмюел. — Разве я не должен был увидеть или почувствовать это?
Он обратил к ней воспаленные глаза. Бернадетт Сент-Джон положила ладонь Сэмюелу на плечо. Он сильно постарел, а за последние дни совсем сдал У Сэмюела появилось брюшко — верный знак того, что слишком много лет прошло с того дня, когда она со слезами на глазах прощалась — с ним. Его бакенбарды отливали серебром, вокруг глаз залегли морщинки. Годы не пощадили его.
— Сесили преступила основные законы любой веры, Сэмюел. Прощение, надежду, раскаяние, любовь.
— Но это же был ее ребенок! Убить собственного ребенка! Как мне жить, Бернадетт, если я не смог защитить Алису?
— Мы все в этом виноваты. Сэмюел.
— Это наказание, Берни, за то, что я ее не любил? Она была женщиной, которую нелегко было любить.
Он посмотрел на Бернадетт глазами, полными надежды. Просил отпущения грехов? У нее не было ответов на его вопросы. Да и у кого они были?..
В такое время лучше молчать. Ее подарок ему — молчание, время, чтобы снять с себя бремя вины, произнести слова, которые он, возможно, никогда больше не повторит.
— Думаешь, она знала, что я сожалею о нашем браке? «О, Сэмюел, довольно об этом!»
— Ведь это теперь не важно, не так ли?
— Я принял тогда неверное решение. Все было бы по-другому, женись я на любой другой женщине. Алиса не родилась бы только для того, чтобы умереть от руки своей матери. А бедный Джеймс стал бы известным музыкантом.
Было невыносимо видеть, как горбится перед ней этот гордый человек. Казалось, он почувствовал ее жалость, потому что наконец выпрямился и сделал большой глоток из своего бокала.
— Ты счастлива, Берни? Судьба оказалась к тебе благосклонна? — Он устремил на нее пристальный взгляд.
— Я привыкла жить как живу, Сэмюел. Я отличаюсь от остальных людей, но с другой стороны, все мы, так или иначе, отличаемся друг от друга.
— Ты всегда себя знала, Берни. Я завидовал тебе в этом.
— Этому искусству я училась много лет, Сэмюел. Это не так легко, как кажется. Я очень многое в себе изменила.
Он посмотрел мимо нее, в широко распахнутое окно, на укрытые снегом луга Сандерхерста.
А что бы он изменил? Жену и двух детей, погибших из-за безумия. Берни будет помнить выражение лица Сесили до смертного часа. Смятение, ярость — такая неистовая и черная, что, казалось, могла сокрушить самый прочный металл. А потом лицо Сесили смягчилось прикосновением смерти, пока не застыло без всякого выражения. Она как будто уснула.
«Всякая злость мала в сравнении со злостью жены». Как странно, что она именно сейчас вспомнила эту цитату. И именно из Библии. Нелепая ирония!
— У меня остались три девочки, Берни. И внуки. Все они дома, плачут над могилой своей матери. Что я им скажу?
И снова это выражение беспомощности. Как жаль, что она не в силах стереть его с лица Сэмюела. Здесь поможет только время.
— Сесили была их матерью. Наверняка в ней было что-то хорошее, что-то приятное, что можно вспомнить.
Уцепись за это, мой друг, потому что слишком много людей не преминут напомнить тебе о том, что было в ней самого плохого.
— Может, ты приедешь повидать их, Берни, пока они не разъехались по своим домам?
— Боюсь, что нет, Сэмюел. Через несколько дней я отбываю в Китай.
— Тогда желаю тебе всего хорошего, Берни.
— И тебе тоже, Сэмюел.
Она наклонилась, чтобы поцеловать его в щеку. На мгновение мягко прижалась к нему, пока он не отпустил ее и не отступил. Кто знает, может быть, это их последняя встреча.
Она отошла в сторону, не теряя спокойствия, однако уже не могла дождаться конца этого дня обязанностей и церемоний. Ей не терпелось освободиться от всех этих людей, от завешенных черным зеркал и приглушенного гудения голосов. Во время таких собраний люди говорят ничего не значащие дежурные фразы. А с другой стороны, что можно сказать по поводу такой страшной и бессмысленной трагедии?
Провожали не старика, испустившего последний вздох на фамильной кровати, и не древнюю старуху, проскрипевшую последнее желание, прежде чем протянуть руку навстречу самой смерти. Провожали двух молодых людей, лишенных жизни по воле озлобленного безумия. Одна — графиня, с ослепительной улыбкой и веселым смехом, который Берни помнила с тех пор, когда та была еще ребенком. Второй — блестящий талант, сочинявший прекрасную музыку. И ребенок, который не родился, потому что так распорядилось безумие. Правильно, что они покоятся вместе.
Однако ее больше заботят живые. Эти дни она почти не видела Арчера, Мэри-Кейт избегала ее. Ни один не был готов поддержать другого, и оба отчаянно нуждались в этом.
Вина. Странное слово. Мучительное чувство. Они все его испытывают. Арчер — за то, что осудил жертву. Мэри-Кейт — что не спасла Джеймса Моршема. Она, Берни, — за то, что убила безумную женщину. Даже Сэмюел виноват, потому что слишком долго скрывал от Джеймса секрет его рождения и не догадывался, что делит постель с безумной. Все они люди, все небезупречны, все обречены немного покормиться на вертеле небес за совершенные грехи. Но не терпеть такое изощренное и вечное наказание, как того хотела Сесили.
Повернувшись, Берни увидела закутанную в плащ Мэри-Кейт. Она надвинула шляпу на глаза, словно хотела скрыть лицо от гостей. Берни извинилась и вышла в холл. Мэри-Кейт натянуто улыбнулась. Улыбка получилась чужой и неестественной. Берни сжала руки молодой женщины в своих ладонях, пытаясь утешить ее без слов. Если бы она могла сделать для нее что-нибудь! О Мэри-Кейт она беспокоилась больше, чем обо всех остальных. Малышка потеряла свою живость, как будто укрылась за тяжелым, густым облаком.
— Ты уверена, что хочешь сейчас пойти на кладбище? — с сомнением спросила Берни. — Там очень холодно для уединения.
— Там пахнет чистотой и свежестью.
«А не тленом», — добавила про себя Берни.
— Значит, ты пойдешь одна?
— Со мной ничего не случится, Берни. Решительная улыбка, казалось, подтвердила се слова.
Мэри-Кейт открыла дверь, но прежде, чем покинуть теплый холл, обернулась:
— Вы знали, Берни? Вы могли представить, что Сесили способна на такое?
