Сьюзен Флетчер - Колдунья
Вверх — на вольный воздух. Он широко шагал мощными ногами, его плед раскачивался, и я следовала за ним. Я не делала больших шагов. Я очень быстро карабкалась, как зверек, используя все четыре конечности, и мне казалось, что я похожа на Брана или на дикую кошку, которую видела однажды. Иногда он останавливался и дожидался меня. Он не смотрел назад, но ждал — словно знал, что я передвигаюсь медленнее. Видимо, любой человек передвигался медленнее, чем он.
Все выше и выше, а ветер срывался со скал и набрасывался на нас, волнуя травы. Я чувствовала, что под нами раскинулось широкое зеленое пространство, но не смотрела туда, пока не смотрела. Я хотела дождаться момента, когда мы окажемся на самой вершине, там, откуда открывается лучший вид, — он был даром, как и любой вид. Мои волосы трепетали, как крылья птицы, когда я добралась до места, где он остановился. Юбки хлопали на ветру.
Я выдохнула. Выпрямила спину и широко распахнула глаза.
— Ничего нет прекраснее вида отсюда, — сказал он.
Я смотрела. Нас окружали горы. Лох-Левен растянулся под нами во всю длину, а на противоположном его конце я видела вершины, рыжие и темные. Я смотрела на дома и ручьи и на вороного коня его отца, который пасся на своем поле. Я смотрела, как Кое разбивается о скалы белыми брызгами. Я смотрела на людей и кур. А в воде можно было различить тени рыб и водорослей.
— Что здесь?
— Этот вид. Этот холм…
Я взглянула на Аласдера. На его гордый прямой нос и на лоб, покрытый морщинами и складками, — лоб воина, охотника и скалолаза. Его волосы развевались на ветру, как и мои. Сквозь свои иссиня-черные пряди я видела его — рыжие, цвета мокрой земли, с золотыми концами.
Он смотрел вниз.
— Здесь я научился драться, на этом холме, — сказал он. — Мы научились — с Иэном. Мы забирались сюда с деревянными мечами… — Он сделал паузу. — Эта тропа ведет к дальнему берегу Лох-Левена. Мы плавали там наперегонки. А потом я спал здесь.
— Спал?
— Ага. Я засыпал в разных местах этой долины. Мы все. Но закат отсюда…
Я посмотрела туда, куда был направлен его взгляд. На запад. Во мне всегда был запад. Он был у меня в голове, в биении сердца, — быть может, так поступают только такие женщины, как я, а может, и все люди, что любят вольную жизнь, а именно обращают лицо к западу, вне зависимости от их веры. Мы чувствуем запад. Как кобыла чувствовала северо-запад и привезла меня сюда. На миг я подумала о ней. Мои волосы развевались, а небо над озером было красноватым от солнечного света.
Мы просто стояли и смотрели.
Я представляла себе его мальчиком. Я представляла себе Кору на горбатом мосту, когда она была ребенком. Я думала о радостях и горестях, которые так тесно переплетаются.
Он сказал:
— Я стал другим человеком. Я уверен в этом.
— Теперь ты отец.
— Да, это так, и я рад. Но я изменился не из-за этого, Корраг. Я стал другим раньше. Вот уже год, как я другой. Как я изменился.
— Из-за чего?
— Из-за тебя.
Он улыбнулся, но не мне, а расстилавшейся перед нами долине:
— Ты пришла. Ты появилась в долине, с твоим английским выговором и серыми глазами и всеми этими речами, которых я не слышал раньше, — о природе и о доброте. Не о Боге или королях. — Он качнул головой. — Я не могу вспомнить, когда в последний раз сюда кто-то приходил с такими мыслями.
Я оцепенела. У меня не было слов.
— Ты знаешь, как меня воспитывали? Меня учили быть гордым. Защищать все, что я люблю, и никогда не сдаваться. Истории, которые нам рассказывали в детстве, все были о рыжем Ангусе, о воине, и мести, и славных смертях на войне. Если ты можешь ходить, значит можешь сражаться — так сказал отец. И это правда. Я мог ходить. Я мог сражаться. Ты знаешь, — он повернулся ко мне, — что меня взяли в плен, когда я был маленьким мальчиком? За участие в набеге? В землях Бредалбейн. У меня на лице была кровь, когда они забрали меня. Я так гордился…
— Возможно, ты просто не ведал другого пути.
— Возможно. Или у меня не было выбора. У нас столько врагов, Корраг. Кэмпбеллы и лоулендеры, но и англичане тоже. Вильгельм. Если мы не деремся, то умираем — или умирают наши обычаи. Наши сердца умирают, наверное…
Мы посмотрели вдаль. Я разглядела маленький паром, пришвартованный у берега Баллачулиша. В далекой туманной дымке угадывались очертания гор, до которых я никогда не добиралась. Ветер шевелил юбки. Облака неслись вокруг нас, и цвет неба становился все темнее. Мои волосы теребил ветер.
— Нас заставляют принести клятву, — сказал он.
— Заставляют? Клятву?
— Вильгельму. Поклясться в верности ему.
Он нажал пальцем на камень и сдвинул его.
— Он сказал, что если мы принесем клятву, то будем прощены за все предыдущие набеги, все прошлые измены, борьбу против него и других. Что он будет покровительствовать нам.
— А если вы откажетесь?
— Нас сочтут предателями и покарают.
Некоторое время я обдумывала его слова. Я чувствовала, как развеваются мои волосы. Я размышляла, как далеко может дотянуться это слово — «король», его дыхание ощущается даже в таком месте, как Сосок, среди мчащихся облаков.
— Что вы намерены делать?
Он рассмеялся:
— Ага! Что делать? Вот в чем вопрос, так ведь? Иэну отвратителен этот оранский король. Он ненавидит все, что есть в нем: его происхождение, его веру. Он говорит, что мы ни за что не должны приносить клятву, потому что это убьет нашу совесть. Мой отец тоже так думает. И я думаю так по большей части.
— По большей части?
Он переступил с ноги на ногу:
— В Инверлохи есть хороший человек. Его зовут Хилл. Он называет себя другом кланов, и возможно, так оно и есть. Так вот, он говорит, что мы должны дать эту клятву ради нас самих. Но я не знаю… Год назад я был бы против больше кого бы то ни было. Я бы вытащил меч и боролся против них. Я верю в то, во что верят они, и никогда не стану осуждать свой клан или свою веру. Я скорее умру. Но это наше призвание… Так мы служим Якову, который убежал прочь…
Он потер лоб, вздохнул:
— Не дураки ли мы — вот о чем я спрашиваю себя. Дураки, которые пытаются противостоять тому, что гораздо сильнее нас? Не будем ли мы просто гордыми болванами, если откажемся подчиниться? — Он криво ухмыльнулся. — Мертвец не полезен ни для Якова, ни для Бога. Ни для своей жены.
— Верно.
— Я много сражался. И если мы не принесем эту клятву, то будем сражаться всю жизнь — против любой тени! Мой сын станет человеком вне закона еще до того, как сможет произнести хотя бы слово! С нами будет покончено, если мы решим бороться с этим королем. Я чувствую это так же ясно, как чувствую погоду.
