Екатерина Мурашова - Сибирская любовь
– Алеша! Ты где? Уже можно ехать!
Вслед за чем среди стволов возникла, приближаясь, коренастая фигура в треугольном малахае, надвинутом на ухо. Остяк Алеша покуривал трубочку, плоское лицо – безмятежно, в узеньких глазках – отблеск мысли, улетевшей в звездные дали.
Игнатий, приводивший в порядок сиденья таратайки, буркнул что-то очень грубое про Алешу, но – тихо, и тут же поспешно прекрестился. Серж, местным суевериям не подверженный – хватало своих! – осведомился в полный голос:
– Сидел, значит, смотрел? И не помогал? Что, духи не велят?
– Однако не велят, – невозмутимо согласился Алеша.
Возразить на это было нечего! Алеша деловито забрался в таратайку, Серж подсадил туда же Машеньку. Игнатий сорвал пук сухой травы, начал обтирать лошадей. И – уговаривать хозяйку:
– Так нешто назад повернем? Впереди-то не такие буераки! Ведь не доберемся, ей-Богу! Димитрий Михайлович, вот хоть вы скажите!
– Вы тоже так считаете? – Маша поглядела на Сержа нетерпеливо и жалобно, ей почему-то надо было, чтобы он сказал: вперед, только вперед! И он так и сказал, добавив:
– Я же буду с вами.
– Правда?.. – Маша просияла. И тут же ей стало совестно:
– Ох, я вас заставляю планы менять из-за моих капризов… Но, понимаете, раньше мы никак не могли поехать: то дожди были, то дороги не просохли. А завтра его уж тут не будет. Алеша, скажи!
– Не будет, – не вынимая трубки изо рта, подтвердил Алеша.
– Да кого не будет? – Серж, смеясь, отвязал от дерева Огонька, ловко вскочил в седло. От перспективы не ехать на прииск сразу поднялось настроение.
– Вот, вы уже смеетесь, – обескуражено пробормотала Машенька.
– Предвкушаю приключение! Хотите, отгадаю, к кому ваш визит? – он, слегка наклонившись к ней с седла, сообщил значительным шепотом:
– К великому самоедскому шаману!
И получил в ответ изумленный взгляд:
– Откуда вы… – Маша взмахнула рукой, будто защищаясь… и, не выдержав, рассмеялась вместе с Сержем.
– Верно, к шаману. Только вогульскому.
– Меньдзи, однако, – поправил Алеша. Он оставался невозмутим – но кончик жидкого уса подрагивал явно неодобрительно.
– Мень… что?
– Посторонись-ка, барин! – Игнатий, в отличие от Алеши, испускал негодование направо и налево, как искры. Взгромоздился на козлы, взялся за кнут:
– Эх, загубим и лошадей, и коляску, и свои душеньки! Приключе-ение!..
Кони дернули таратайку вперед. Огонек обиженно всхрапнул, взбивая копытами грязь. Серж успокоил его, догнал Машин экипаж, услышал, как она уговаривает Игнатия не обижаться.
– Так что значит мень?..
– Меньдзи, манси, так они себя называют, – Маша взглянула на Сержа быстро, снизу вверх, – да вы наверняка слышали. Они на хантов похожи. Кто-то живет совсем как наши крестьяне: в избах, землю пашут, другие оленей разводят, а есть еще такие – таежные, все у них по-своему, и ни с кем не хотят иметь дела. У них обычаи такие удивительные.
Ну, конечно, подумал Серж, – Марья Ивановна интересуется обычаями диких народов! Эдакий господин Петропавловский-Коронин в юбке. Впрочем, она ведь здесь не единственная ученая дама. Пожалуй, их даже многовато на душу населения! От этой мысли он совсем развеселился. И еще – оттого, что так славно было сдерживать танцующего Огонька, отводить от лица ветки с желтыми иголками, вдыхать осенние запахи и любоваться Машенькой.
Да, это вам не петербургская кокетка, и не курсистка – синий чулок, и не наивная крестьяночка. Что-то совсем другое. А что? Эдакая особенная грация… И ведь она, глупенькая, небось, и не подозревает, до чего хороша. Наверняка всерьез полагает себя дурнушкой! И местное общество такого же мнения. Еще бы! Человеческая стая не лучше вороньей: чуть попадется одна особь с поломанным крылом, так давай ее щипать и клевать, пока не забьют вовсе. Эта вот ее милая походка – как лодочка на волне – представляется им безнадежным пороком.
Сознавать, что сам ты не принадлежишь к тупому вороньему большинству, было чрезвычайно приятно. Поймав себя на этой самодовольной радости, Серж иронически хмыкнул. Да ты, братец, оказывается, не прочь приволокнуться за хозяйской дочкой! Он тут же поморщился: это слово – «приволокнуться» – было совсем не в лад и не в масть. Потрепав по холке Огонька, которому скучно было плестись рядом с таратайкой, Серж начал с удовольствием расспрашивать Машу о самоедских обычаях.
Вернее, не самоедских – меньдзи! Очевидно, это было нечто совсем другое. Какова, спрашивается, разница? И те, и эти ходят в шкурах, живут в чумах, пасут оленей да стреляют белку в глаз. Вот и все, что знал Серж о сибирских инородцах. Да вот же, оказывается, сколько за ними всего; и этой купеческой дочке, прозрачной, как птичье перышко, до того интересно, что и робеть почти перестала.
– …Наш мир – средний, а есть еще верхний и нижний. То, что в одном мире мертво, в другом живо. Умираешь тут – рождаешься там. Так и выходит бесконечный круговорот жизни.
Алеша, сидевший истуканом рядом с Машенькой, вынул изо рта потухшую трубку и важно изрек:
– Нехристи, однако. Басурманы.
– Что?.. – Серж удивленно засмеялся. – Да ты, братец, крещеный? А заячьих лап зачем на шею навешал?
Алеша, чуть повернув голову, удостоил его снисходительным взглядом:
– Э, мало-мало подумай. Алеша-то крещеный, да Хоседэм креста не знает, не забоится, однако.
– Хитрый какой. Это называется: и нашим, и вашим.
Алеша покивал: называй, мол, как знаешь, – и снова сунул трубку в рот. Поэтому его следующая фраза выговорилась слегка невнятно:
– Сам-то ты нешто не таков?
– Таков, конечно… – весело подхватил Серж – и осекся, услышав в собственном беспечном голосе фальшь. Черт, что ж теперь: и этот что-то знает? А она? Услышала, поняла? Он покосился на Машеньку, опасаясь встретиться с ней глазами – и тут же встретился: золотистый взгляд – в упор, внимательный и вроде как виноватый.
– Я знаю, Дмитрий Михайлович, о чем вы думаете.
– Правда?.. – ему показалось, он видит в ее глазах отражение собственного поглупевшего лица. – И… о чем?
– О том, что Бог – такая же выдумка, как Алешина Хоседэм.
– Так вот вы… – он едва удержал облегченный вздох. Идиот! Что с ним случилось? Держать себя в руках, играть, сохраняя полное душевное спокойствие, – когда у него были с этим проблемы? И, главное, перед кем! Дикарь и провинциальная простушка! Ладно, зло осадил он себя, ты прекрасно знаешь, что этот дикарь пол-Ишима скупил и на сажень в землю видит. Да и она не так проста. А вот ты… да, именно ты – всего лишь провинциальный подросток, заигравшийся в авантюры – вроде как в индейцев или в казаки-разбойники, – и оттого забывший повзрослеть.
