Патриция Кэбот - Маленький скандал
Берк почувствовал, что кулак внутри сжался настолько, что сердце вот-вот лопнет от напряжения.
— Мисс Хинкл, — он старался говорить ровным голосом, — где бы я мог найти мисс Мейхью?
— Там. — Старая женщина махнула рукой в направлении задней части коттеджа. — Снимает белье. Видите, собирается дождь. Я бы и сама это сделала, только опять заболели ноги…
Она умолкла, потому что Берк был уже далеко.
За «Белым коттеджем» раскинулись холмистые луга, а за ними — море, грозное, стального цвета, оно волновалось под надвигающимися штормовыми облаками. Недалеко от дома, посередине одного из таких лугов, стояло кособокое, с корявыми, разлапистыми сучьями дерево, от которого до следующего такого же дерева, находившегося футах в двадцати, была протянута веревка. На веревке болталось около полудюжины простыней, несколько наволочек и другое белье, и все это развевалось на ветру. За этими простынями угадывалась стройная фигурка женщины, у ее ног стояла корзина. Юбки — единственное, что он, собственно, мог видеть, — которыми играл ветер, плотно облепили ноги женщины. Руки были подняты над головой — она снимала прищепки, удерживающие белье. Время от времени ей приходилось подниматься на цыпочки.
Но хотя Берк и не мог видеть ее лица, у него не было ни малейшего сомнения в том, что это — вот она наконец-то! — Кейт. Он быстрым шагом, не обращая внимания на ветер и тучи, подошел к веревке и встал за развевающейся простыней. С другой стороны Кейт боролась с неподдающейся прищепкой. Ей наконец удалось справиться с ней и освободить угол простыни, и кусок белой материи упал вниз.
Она не изменилась. Она стала еще красивее, чем осталась в его памяти. Щеки Кейт разрумянились от ветра, и даже внезапность его появления не смогла полностью смыть это свежее цветение с ее лица. И если он и лелеял надежду, что она, так же как и он, переживала их разлуку, то ему пришлось разочароваться. Она была стройна, как всегда, но в ее фигуре появилась какая-то новая плавность, в лице — свежая мягкость, в нежных серых глазах — незнакомый блеск. А ее губы — губы, которые преследовали его во сне, казалось, целую вечность — стали немного полнее, даже — если такое вообще возможно — еще ярче и желаннее.
Она молча смотрела на Берка — почти минуту, — и вот наконец ее губы приоткрылись и она сказала своим хрипловатым голосом:
— Вы выглядите ужасно.
Он прикрыл глаза. Весь длинный путь от Лондона он представлял себе, что они скажут друг другу, когда после долгой разлуки встретятся вновь. Его воображение рисовало разные картины: от той, когда она бросается в его объятия, обвив его шею руками и подставляя для поцелуя губы, по которым он так истосковался, до той, в которой она бросает в него первый подвернувшийся под руку тяжелый предмет.
Однако он вовсе не ожидал, что она так равнодушно заметит, как он выглядит.
Берк не знал, как ответить. Похоже, он вообще лишился способности говорить. Он стоял и пытался придумать что-нибудь — что угодно, но в голову ничего не приходило. Единственное, на что он был способен, — это стоять и смотреть на Кейт, вбирая в себя каждую деталь, начиная с ее платья, которого он никогда не видел — хлопковое, синее с белым, — зеленой шерстяной шали, наброшенной на плечи, и кончая тем, как ветер играет прядями выбившихся из тяжелого узла светлых волос, которые то и дело падали ей на лицо.
— Ну что ж, — сказала Кейт спустя еще минуту, убирая волосы со лба. — Не стойте просто так. Скоро будет дождь. Помогите занести белье в дом.
И она начала сражаться с очередной прищепкой, которая удерживала следующую простыню.
Может, язык и отказался ему служить, но двигаться он пока еще мог. И он принялся помогать ей снимать прищепки, до которых она не могла дотянуться. Потом он вместе с Кейт складывал простыни, держа их за противоположные углы. Это было непростым делом из-за разыгравшегося ветра, и их пальцы иногда встречались. И тогда они старательно избегали смотреть друг другу в глаза.
И тем не менее каждый раз у Берка было ощущение, словно в кончиках пальцев происходил какой-то взрыв, так чувствителен он был к малейшим ее прикосновениям. Это слабость, он знал это. Непреодолимая слабость, которая сопутствовала непреодолимости чувства, пылавшего в нем. И он ничего не мог с этим поделать. Он мог лишь надеяться, что и она испытывает то же самое.
Почему ее пальцы подрагивали, словно ветер, который не был теплым, но и не был особенно прохладным, вдруг принес арктический холод? Берк видел, что она просто разыгрывает полное безразличие. Но ей не безразлично. Ей глубоко не безразлично.
Только как заставить ее сбросить маску? Вот в чем вопрос.
Она сердится, сказал он себе. Сердится, вот и все. Ее письмо, в котором не было желчи, не было обвинений… Это письмо было сама нежность, во всяком случае, в конце… оно не отражало того, что она наверняка испытывала сейчас — гнев. И, подумал он, она права. Ведь он оскорбил ее. Унизил этим дурацким предположением, что она будет рада стать его любовницей. Не говоря уже о том, что он подумал о ней и Крэйвене. У нее есть все права сердиться.
— Я сама могу, — произнесла она, когда он наклонился, чтобы взять у нее корзину с бельем, — отнести белье.
Он продолжал держаться за корзину.
— Но не тогда, когда ваши пальцы дрожат, как сейчас.
Кейт скрестила руки на груди.
— Я замерзла, — оправдываясь, ответила она.
— Не желаете позаимствовать мой сюртук?
Их взгляды встретились, но она быстро отвела глаза, будто вспомнив, как и он, тот вечер, когда она набрасывала его сюртук.
— Нет, — тихо проговорила она. — Не нужно, спасибо.
Он подумал, что не в состоянии выдержать такую холодную, безразличную Кейт, даже если это была всего лишь игра.
— И как же вам удалось заставить Фредди признаться, где я нахожусь? Угрожали рассказать его матери о певичке или что-то в этом роде?
Он покачал головой.
— Я рассказал ему правду. Что вы мне нужны.
Конечно, ему следовало на этом и остановиться. Потому что в глазах ее появилась некоторая мягкость, а она явно старалась, чтобы они оставались такими же холодными и безразличными, как море, раскинувшееся за далекими холмами.
Но чувство любви было слишком новым для него, и оно слишком разбередило его душу, чтобы он мог сообразить, что именно означает эта мягкость. Вместо этого он неуклюже брякнул:
— Видите ли, дело касается Изабель.
Мягкость сменилась тревогой.
— Изабель? Что с ней?
Он покачал головой.
— Она сбежала, Кейт.
Она пристально посмотрела на него, даже не замечая, как ветер, подхватив завиток ее волос, трепал его у нее на щеке.
— Сбежала? — изумилась она. — Сбежала? Куда?
