Ани Сетон - Моя Теодосия
Тео знала, что для Джозефа Венера являлась живым подтверждением его щедрости и гуманного обращения с работниками.
«Но теперь я не собираюсь думать ни о Венере, ни о чем-либо неприятном», – сказала себе Тео. Здесь у океана царил покой, и не было никаких тревог.
Не было здесь и Джозефа – тремя днями раньше он отправился в Колумбию. Тео не вполне осознавала, что очарование этих праздных дней было вызвано также и его отсутствием, в сущности, в последние несколько недель она едва ли думала о нем.
Гампи рос жизнерадостным и счастливым, собирая раковины и копаясь в песке деревянной лопаткой, сделанной для него Гектором. Дидо оправдала доверие и готовила превосходно. Гектор и Купид удили рыбу, ловили крабов и ежедневно возвращались со свежим уловом. Дидо варила крабов в вине, приправляя зеленью, которую собирала сама. Домочадцы лакомились черепашьими яйцами, устрицами, моллюсками и креветками. Всё вдоволь ели и спали. Даже Элеонора была довольна и перестала ворчать про мерзкую землю.
Океан был для Тео живым существом и верным другом. Его ритм проникал ей в кровь. Невзирая на испуганные увещевания Элеоноры: «Вы будете красны, как вареный краб, мадам, жариться на солнце вредно», она часами лежала на ослепительно белом пляже, впитывая тепло и вслушиваясь в оглушительную музыку моря.
Ее убаюкивало необыкновенное ощущение физического благополучия, время потеряло для нее свой смысл. Поэтому, хотя она и посылала Гектора в Джорджтаун дважды в неделю за почтой и как обычно была разочарована, не получив ни слова от отца, лишь с наступлением августа стала всерьез беспокоиться.
Однажды утром она проснулась в тревоге. Она не слышала ничего об Аароне на протяжении почти двух месяцев. Кроме того, прошли две недели с тех пор, как она получила последнее письмо от Джозефа.
Смутное беспокойство угнетало Тео в тот день. Она пыталась успокоить себя: письма от Аарона, бывало, задерживались и долее того, пакетбот мог попасть в шторм, а корреспонденция, отправленная сушей, могла быть потеряна или украдена. Что же касалось молчания Джозефа, здесь могла быть дюжина объяснений. И все же это было странно; обычно он писал регулярно. Возможно, Джозеф отправился в Статсбург повидать Самтерсов или внезапно уехал в Чарлстон. Должно быть, так.
На мгновение она успокоилась, но облегчение длилось не долго. Вплоть до этого дня счастливая, теперь она была полна тревоги. Вечером солнце село в красную мглу. Клубился туман. «Замок» был окутан мокрой дымкой. Тео велела Гектору затопить камин в спальне и, пододвинув кресло поближе к огню, устроила малыша на коленях, собираясь, как обычно, спеть ему колыбельную. Его мягкое тельце уютно прижалось к ней, и это отогнало все дурные предчувствия. Склонив голову, она потерлась щекой о его светлые кудри.
– Спой «Робин Адир», – потребовал Гампи, поднимая на нее глаза.
Она рассмеялась, позабавившись привязанности ребенка к столь скорбной балладе: «Что мне этот скучный город? Робина здесь нет».
Тео пела привычную песню почти бессознательно. Когда песня кончилась, Гампи спросил:
– Почему она так хотела, чтобы Робин был там?
– Потому, что любила его, малыш.
Некоторое время Гампи молча размышлял.
– А кого любишь ты? Его тоже зовут Робин?
Тео стиснула его, смеясь.
– Я люблю тебя, ты здесь и зовут тебя не Робин.
Он признал это и потерял дальнейший интерес к разговору, а Тео сидела в молчании, пристально глядя в огонь. Голубовато-зеленые языки пламени мерцали, переливаясь и искрясь. Мучительное желание пронзило ее, чего не было уже несколько месяцев. «Мерни, мой любимый, где ты? Ну, почему все должно быть именно так?»
Она закрыла глаза. Сквозь густой туман донесся приглушенный грохот прибоя. Затем наступила тишина. Мрачная, крадущаяся тишина.
– Твое лицо выглядит странно, мама… Спой еще.
Она вздохнула, открывая глаза.
– Я спою, если ты уснешь.
Одну за другой она пела его любимые песенки: «Серебряная луна», «Светлая луна» и «Птенец овсянки», пока, наконец, его веки не сомкнулись, и дыхание не успокоилось. Тогда она отнесла его в уже приготовленную кроватку.
Едва Тео оторвалась от спящего ребенка, как раздался какой-то шум и отрывистый стук. Она распахнула дверь. Там стояла Дидо, запыхавшаяся от усилия, с которым преодолела лестницу из кухни наверх. Лицо ее блестело от возбуждения и испуга.
– Кто-то в лодке плывет к нам через залив, госпожа. Гектор отправился поглядеть. Должно быть, плохие вести, раз кто-то плывет в такое время в темноте.
У Тео пересохло в горле. Плохие вести – не иначе. Другого не могло и быть. Она подошла к окну. Смутно, сквозь серый туман ей удалось различить свет факелов внизу, у причала.
– Ступай, посмотри, чем бы подкрепить путника… Кто бы он ни был, – сказала она, пряча беспокойство. Дидо разразилась бы приступом истерики, дай ей малейший повод.
Дидо вперевалку удалилась. Тео набросила вышитую шаль поверх платья, и едва она выбежала на веранду, как услышала знакомый голос:
– Тео…
– Я здесь, Джозеф, – ответила она. Облегчение и слабость охватили ее одновременно.
Вот почему от него не было вестей – он был в пути. Теперь ее беспокойство казалось нелепым. Он обнял ее.
– Рада видеть тебя, – сказала она улыбаясь. – Я переживала, не получая от тебя писем. Мне не приходило в голову, что ты мог быть в дороге. Я думала, что дела задержали тебя в Колумбии.
– Почти что так, – ответил он задумчиво.
Его вид приводил ее в недоумение: он весь был какой-то неловкий, одежда, помятая и запачканная, выглядела так, как будто ее не снимали несколько дней.
– Что? – спросила она с нарастающим страхом. – Что-нибудь случилось?
Джозеф задвигал усами.
– Да, у меня есть новости, но они подождут, поскольку я очень голоден. Дидо может что-нибудь приготовить?
– Конечно.
– Он вызвал Гамильтона на дуэль, и они встретились 11 июля. Бэрр выстрелил первым и попал. Гамильтон умер два дня спустя.
– А что с папой? – воскликнула она. – Ты уверен, что он не ранен? Как ты можешь быть уверен? О, Джозеф, говори ради Бога!
– Я пытаюсь сказать тебе. Он не ранен. Пуля Гамильтона не задела его. Я знаю, потому что получил два письма от Бэрра.
– Вот почему он не писал, – проговорила Тео. Чувство недоумения проходило. Она начала понимать, что произошло. Посмотрев на Джозефа, продолжила:
– Слава Богу! Я бы сошла с ума. Но все кончилось хорошо. Гамильтон всегда был его врагом. Я знаю, он спровоцировал отца, – тихо добавила она, вспоминая презрительные взгляды и насмешки Гамильтона.
Джозеф нетерпеливо стряхнул кусочек засохшей тины с ботинка.
